Прошу тебя, моя любовь, молил он.

Пей.

Соединяйся со мной…

Рун проснулся от голода; он лежал на холодном мраморном полу, острия его клыков врезались ему в язык.

Проклятое вино Григория было смешано с человеческой кровью. В душе Рун боролся против такого предательства и вероломства. Но его тело, даже сейчас, требовало еще, настоятельно требовало еще.

Его уши уловили биение двух сердец, доносившееся из задней части храма.

Корца с трудом поднялся на ноги. Его шатало от желания, его неумолимо поворачивало туда, где кипела жизнь, как головку цветка, тянущуюся к солнцу.

– Не отрекайся от своего истинного естества, друг мой, – искушающим шепотом произнес Григорий, остановившись позади него. – Такие скоропалительные решения никогда не доводят до добра. Дай свободу зверю, запертому у тебя внутри. Ты должен погрязнуть в грехе, для того чтобы раскаиваться потом так глубоко, как этого требует Бог. Ведь только тогда ты и приблизишься к Всевышнему. Так что не старайся устоять перед соблазном.

– Я не поддамся соблазну, – с хриплым выдохом произнес Рун.

В ушах у него звенело, в глазах стоял туман, рука, лежащая на кресте, дрожала.

– У тебя никогда это не получалось, – напомнил ему Григорий. – Что ты видел, когда выпил моего вина? Наверное, осквернение твоей Элисабеты?

Рун повернулся и стремительно рванулся к нему, но защитники Григория бросились на Корцу, готовые на убийство. Два мальчика схватили его за руки, двое повисли на ногах, еще двое вскочили ему на плечи.

У него еще хватило сил сбросить всю эту братию на мраморный пол.

Отойдя на несколько шагов, Григорий рассмеялся.