А я болтал. Я любил говорить, а Хелене нравилось слушать мою болтовню, и вот так мы шли по льду. Я вел одну из баек времен войны или что-то флотское, сам уже и не помню, упивался звучанием собственного голоса, подбором прилагательных и драматургией всей истории, я чувствовал себя, словно актер, который сражается за аплодисменты публики, и вдруг обледеневшая земля убежала у меня из-под ног. И я грохнулся так, что увидал собственные сапоги под звездами, а головой хорошенько приложился о брусчатку.
Я лежал на тротуаре, совершенно не понимая, что произошло, пьяный мешок с дерьмом, но если Хелена и испугалась за мою жизнь, то по ней этого не было видно. Она подала мне руку, помогла подняться, попросила, чтобы я нагнулся, и осмотрела мою голову. Ничего не случилось. Она отряхнула мою одежду спереди и сзади, подняла шарф, натянула шапку на все еще мало чего понимающую башку и встала передо мной, задирая голову: маленький нос, глаза на половину лица, губы, слово ошлифованный драгоценный камень.
- Ты должен любить меня за все это, - услышал я и ответил, что уже давно люблю ее, и даже не знаю, когда эта любовь настала. Быть может, когда свободно сидела, голая, на гостиничной кровати, опираясь на выпрямленную руку, и глядела в ночь, или же когда я наблюдал, как она подходит мелкими шажками, от остановки городской электрички, низко наклонив голову, потому что ей прямо в лицо навевал снег. Я любил так, что мир был полон ею, любая мысль, слово и поступок притягивали за собой тень Хелены, я просыпался с нею и засыпал, даже если она была в каком-то другом месте, и я разговаривал с нею про себя на эсминце, в бюро в Вашингтоне, во время поездки на автомобиле, всегда и повсюду, такой любви не назовешь и не выскажешь, и может как раз потому непонятный Бог есть любовью, сто охотно повторял наш поп в Ковалеве. Такой была наша любовь. Я падал, а моя Хеленка поднимала меня.
Я расчувствовался, а ведь нужно идти.
Кисть межзвездного путешественника помещаю на дне сумки. На нее кладу нож. Либо я убью Юрия, либо он меня убьет. Отец – сына, сын – отца, брат – брата, так выглядит жизненный круг.
Мысль об этом убийстве правильна и одновременно нелепа, ведь я являюсь собой и в то же время – не являюсь, размываюсь, словно этот ранний рассвет: дождь, морские брызги, фары грузовых автомобилей и такси "Убер", возвращающихся домой.
Холодно, так что куртку я оставлю, лишь бы не мешала движениям.
Мир превратился в тоннель, не могу поднять локти.
Прежде чем пойду, пешком, медленно, вдоль красивых вилл, каменных оград, лысых деревьев, к серому, словно эта река, пляжу, я сделаю еще одну важную вещь. Сохраню этот файл и отошлю Кларе, пускай знает, что произошло. Пускай и другие знают, если мне не удастся справиться с Юрием.