Вскрываю конверт от Хеленки, тот последний, который сын получил уже в больнице, прежде чем моя любимая отправилась на операцию и умерла.
Жаль, что меня там не было. Я мог бы ее защитить.
Вытаскиваю нож из нейлоновой сумки. Хоть и пьяный, я все еще могу сделать это одним плавным движением. Пронзаю воздух перед собой, вонзаю лезвие в воображаемые сердце, печень и бедренную артерию, калечу несуществующие ладони, напрасно защищающие путь к призрачному горлу. Наконец вскрываю конверт и прячу нож.
Из средины выпадает листок, на нем единственное слово, написанное врачебным почерком моей Хеленки, буквы качаются, словно соль анекдота. И это слово: каштан.
Дерево, которое посадила весной пятьдесят девятого года, когда мы были почти счастливы.
Поднимаюсь, в голове все кружится. Предметы мебели расползаются, как на сбитом снимке. Спускаюсь, держась за поручни. Иду за дом, земля лепится к туфлям.
А вот и наш каштан, и дупло в этом каштане. Высоко, так что возвращаюсь за лестницей, не могу ее найти, потому что не знаю, где Хелена ее держит, она вечно прятала мои вещи, книжки, запонки, портсигар, охотничий бинокль, никогда они не лежали там, где я их оставил, сейчас точно так же. Шастаю по дому, ищу лестницу, где люди вообще держат лестницу, в конце концов, плюю на все и хватаю стул.
Тяну его за собой, а деревянные ножки бьют по ступеням.
Влезаю на этот стул. Пытаюсь достать до дупла, сую руку по самое плечо. Хватаю. Что-то там ждет меня.
Падаю на траву. Минутку лежу. Небо ясное, наполненное звездами, как будто бы снова наступила весна.
Держу темный вакуумный бокс в форме цилиндра, длиной с полметра, тяжелый.
Уже за столом чищу этот футляр, стряхиваю листья и паутину. В средине ожидает секрет Хелены, но это же и часть моей большой тайны.
Один вакуумный футляр скрывает второй, а еще пакетик, из которого откачан воздух. Боюсь, что та штука, когда я ее извлеку, рассыплется в пыль. Но так не происходит.
Сейчас она лежит на письменном столе из Икеи – серое предплечье, ампутированное перед самым локтем, с более светлой, почти голубой полосой вокруг запястья, и ладонь с шестью пальцами.
Вскоре после того она возвратилась в Польшу.