– А с вашей стороны? – спросил Эраст Петрович генерала. – Вы кому-нибудь рассказывали, где и когда будет главнокомандующий?

Гай-Гаевский в затруднении посмотрел на племянника.

– Рассказывал я кому-нибудь?

– Мне, – ответил полковник. – Вы советовались, не устроить ли ужин в приюте, потому что с дамами и детьми получится уютно, по-домашнему. При разговоре был капитан Макольцев.

Удивительно, но адъютант исчез так же бесшумно, как появился. Минуту назад стоял у стены, а сейчас все посмотрели – нету.

– …Он сказал, что ужина не надо. Была депеша из штаба главкома: банкетов не устраивать. Вы еще засмеялись, помните? Сказали: «Тюфяк дуется, что я у Врангеля бронепоезд „Добрыня“ увел. Ну и ладно».

– Да-да, так и было, – подтвердил генерал. – Однако какова планида у Антона Ивановича? Понос ему жизнь спас! У меня в шестнадцатом году в Галиции был очень похожий случай. Налили мы однажды в жженку авиационный спирт…

И рассказал яркую, но неаппетитную историю, от которой Козловский захохотал, а Скукин поморщился. Что же до Фандорина, то он и не слушал – просто дождался конца, чтобы задать последний вопрос.

– А кто в приюте знал о времени прибытия г-главнокомандующего?

– Только начальница госпожа Некритова. Она, конечно, могла сказать кому-то еще, причастному к подготовке встречи. Но мы спрашивали уцелевших, никто не признается, – ответил Козловский.

– Больше мне пока ничего знать не нужно. Ваше превосходительство, г-господа…

Эраст Петрович поднялся и вышел, провожаемый возмущенным взглядом полковника Скукина: как это можно – уйти, не спросив разрешения у командующего?!

Но у Фандорина на этом свете командующих не было.

– Следовательно, всего три нити, – подытожил он свой рассказ в номере, перед женой и Масой. – Первая: окружение Гай-Гаевского. Скукин не болтлив, но есть еще капитан Макольцев, довольно скользкий тип. Вторая: окружение главнокомандующего. Там ведь тоже кто-то знал маршрут и график перемещений начальника. Третья нить самая тонкая – п-приют. Из четырех сотрудниц две погибли, а одна без сознания. Установить, не проболтались ли там кому-то подозрительному о приезде генерала, будет непросто.

Потом Фандорин заговорил о погибших. Назвал по имени каждого мальчика (память у Эраста Петровича была отменная), не забыл упомянуть душераздирающую историю баронессы Ланде.

У Моны заблестели глаза. Шмыгнув носом, она сердито сказала:

– Хватит меня жалобить. Черт с тобой. Даю тебе увольнительную. Делай что понадобится. Но теперь условий будет два.

– Какие? – слишком быстро спросил Фандорин, чувствуя, как мир Ян властно тянет его к себе.