Лунъюй-тайхо и Цыси-тайхо

А Мона-сан пролепетала:

– Она на слово не поверит!

– Мне – поверит. Я буду очень убедителен. Только отпустите меня, господин, без горечи. И пожелайте счастья.

Просьба была произнесена чувствительно, сквозь слезы, которых Маса нисколько не стеснялся, ибо еще много веков назад сказано:

Но господин, вместо того чтоб растрогаться и обнять старого друга, рассеянно спросил:

– А какой императрице она служила – Цыси-тайхо или Лунъюй-тайхо?

– Я не спрашивал. Какая разница? Шуша сказала, что покинула службу восемь лет назад.

– Значит, императрице Лунъюй, потому что Цыси умерла в девятьсот восьмом. Понятно.

– Что вам понятно? Вы тянете время, потому что не хотите меня отпускать! – рассердился Маса. – Вы не ответили на мой вопрос!

– Конечно, иди. Я тоже желаю тебе с-счастья.

И отвернулся – несомненно, чтобы скрыть увлажнившиеся глаза. Зато Мона-сан обняла Масу и нежно молвила:

– Я очень за вас волнуюсь. И мне ужасно хочется увидеть женщину, которая так на вас подействовала.

– Пока нельзя. Сначала мне нужно ее перевоспитать… – Он понизил голос – не хотел, чтоб услышал господин, но Моне-сан можно было это сказать. – Мне уже слишком много лет, чтобы потратить их на завоевание Китая. И на что мне Китай? Я хочу быть счастлив в любви, как счастливы вы и господин. Со мной Шуша изменится. Может быть, у нас тоже родится ребенок. Она ведь еще молодая, ей только тридцать три года. Любовь и материнство делают чудеса. И когда это произойдет, мы разыщем вас. И снова будем рядом.

Мона-сан всхлипнула. Он тоже плакал, вытирая щеки рукавом.

К назначенному месту Маса шел порхающим шагом, в груди трепыхала крылышками разноцветная бабочка. Это и есть любовь, думал он. Вот, оказывается, какая она. Совсем иная, чем я воображал.

Шуша велела идти от товарной станции вдоль ржавых рельсов заброшенной железнодорожной ветки до будки обходчика.