— Нельзя сказать, что мертв, потому что еще шевелится. Но и нельзя сказать, что жив, потому что ничего не видит и не слышит.

— Если паралич не очень сильный, то, Бог даст, герцог еще поправится, — сказал граф, стараясь утешить не столько Жана, сколько самого себя. Кто знает, согласится ли молодой маркиз жениться на Мари, если герцога не станет…

Слуга сокрушенно покачал головой.

— Как бы хозяин ни поправился, он навсегда останется слабоумным.

— Боже мой! Откуда вы знаете?

— Так сказал доктор.

— Это ужасно… — прошептал де Пимандур.

— Такова воля Господня…

"Надо сейчас же поговорить с Норбертом. Выразить сочувствие, посодействовать чем-нибудь… Ничто так не сближает людей, как общее горе… Потом привезти Мари, чтобы она поплакала вместе с нами. Если герцог умрет, то устроим свадьбу после траура. А если останется жив, то все это будет еще проще. Главное — поскорее приручить Норберта, чтобы никто не успел перебежать дорогу", — думал граф, пока на все лады повторял слово "ужасно" и печально кивал головой, делая вид, что слушает жалобные причитания Жана.

— Я не прошу вас проводить меня к герцогу, — сказал наконец де Пимандур. — Мне было бы слишком тяжело видеть этого замечательного человека в таком плачевном состоянии. Но, если можно, я хотел бы повидать господина маркиза, чтобы высказать ему свои соболезнования.

— Ни в коем случае, ваше сиятельство!

— Но искренние слова утешения могли бы хоть немного ослабить его горе…

— Это невозможно, господин граф, — сурово ответил Жан. — Господин Норберт у ложа своего отца. Он ни на минуту не отходит от больного и запретил его тревожить, что бы ни произошло.

— Ну, что ж… Тогда я вечером пришлю спросить о здоровье герцога.

— До свиданья, ваше сиятельство!

Жан поклонился.

Де Пимандур, повесив голову, неохотно поплелся обратно.

Слуга говорил с ним очень странным тоном. Граф восстановил в памяти поведение Жана во время беседы и пришел к выводу, что оно было весьма подозрительным.

Не врал ли лакей?

Почему у герцога вдруг, ни с того ни с сего, начался припадок?