Стоявшие вокруг крестьяне де Шандоса громко вздыхали, слушая рыдания юноши.

Бледный, как будто в нем не осталось ни капли крови, дрожащий, словно в ознобе, Норберт, казалось, потерял рассудок.

На самом же деле он, дойдя до крайних пределов нервного напряжения, пришел в себя. К приезду доктора он овладел своими чувствами настолько, что выглядел уже просто опечаленным сыном.

Доктор одобрил действия коновала, долго осматривал больного и, наконец, обратился к молодому маркизу:

— Ваш отец погиб.

Норберт вздрогнул.

Присутствующие перекрестились.

— Возможно, — продолжал доктор, — мы спасем герцогу жизнь, но ничто уже не вернет ему разум. Простите, что говорю вам правду. Не оставляйте его одного. Мешине привезет лекарство, а я, ваша светлость, вернусь утром.

Доктор уехал. Крестьяне разошлись по домам.

Норберт остался наедине с живым трупом своего отца.

Юноша продолжительное время не двигался и ничего не говорил. Что происходило в его душе? Дай нам Бог никогда не узнать этого…

Вдруг он вскочил, выпучив от страха глаза и зажав рот рукой, чтобы не закричать: он вспомнил о бутылке. Если кто-нибудь из нее выпьет, то будет новая жертва — и все откроется!

Он осторожно, — так, чтобы не скрипнула ни одна половица, — спустился в столовую и тихо отворил дверь.

Бутылки на столе не было!

Лихорадочные поиски ни к чему не привели.

— Господи, прости меня и помилуй! — в отчаянии шептал преступник.

Дверь медленно отворилась — и неслышно вошел Жан со свечой в руке.

— Господин маркиз, не отходите от отца, — сказал он.

— Сейчас, сейчас… Одну минуту… Я скоро вернусь к нему, — бормотал юноша. Глаза его непрерывно блуждали по слабо освещенной комнате.

— Вы что-то ищете?