– Я так не смогу, наверное. Не смогу просто жить, и всё.

Теплый сладкий чай растекся по пересохшему горлу как целительное снадобье.

– Сможешь. Ты сможешь не только жить, но даже испытывать счастье, если захочешь.

Лаптева упрямо качнула головой, и Азим отстранил от нее чашку, чтобы она случайно не толкнула ее подбородком.

– А ты разве счастлив? – Вдруг спросила она, будто уличая его.

– А почему ты спрашиваешь об этом с удивлением? – Улыбка едва тронула его губы, но глаза откровенно засмеялись.

– После всего пережитого… Да и вообще твоя жизнь не похожа на сказку… – Лаптева запнулась.

– Ты считаешь, для того чтобы испытывать счастье, нужно иметь какую-то особенную жизнь? Похожую на сказку? Или похожую на рай?

Азим все же позволил себе улыбнуться шире. Поскольку Лаптева не спешила отвечать, он продолжил:

– Счастье, Ира, это всего лишь навык. Такой же, как езда на велосипеде. На то, чувствуешь ли ты себя счастливой, по большому счету не влияет качество твоей жизни, все упирается лишь в то, умеешь ли ты испытывать это чувство.

Он снова приложил обод чашки к ее губам, и она послушно глотнула.

– Лучше всего, конечно, когда это прививают родители на своем примере, когда еще ребенком ты учишься у них радости жизни в мелочах. Например, радоваться погожему дню, предстоящей встрече с кем-то из друзей или близких, да просто тому, что вот чай, например, в меру теплый и сладкий. В общем, любой самой маломальской мелочи. А когда умеешь это сам, то передаешь дальше по цепочке тем, кто учится жизни у тебя. Я называю это искусством подмечать золотые песчинки на пыльной дороге. И «подмечать» здесь ключевое слово.

Теперь он поднес к ее губам ложку с абрикосовым вареньем. Лаптева приняла и его. Не торопясь глотать, она подержала сладость на языке, чтобы вполне почувствовать вкус, и вдруг подумала, что в этот самый момент, пожалуй, понимает Азима яснее, чем когда-либо. Варенье было удивительно вкусным, оно и впрямь могло на мгновенье осчастливить кого угодно, даже ее.

– Важно эти мелочи-песчинки подметить, наклониться, поднять и бережно положить к другим, собранным раньше в свой ларец, – неспешно, как заклинатель, продолжал Азим. – И не важно, где будет храниться этот ларец: в коммуналке или в хоромах, важно, что там внутри. Твой ларец счастья пуст, ничего ты в него за жизнь не положила, но еще не поздно начать. Научиться этому искусству можно в любой момент, стоит только захотеть. Я сам научу тебя.

– Всё это красиво, Азим, но… – встрепенулась Лаптева, чувствуя, что его баюкающая речь снова уводит ее прочь из реальности, словно звуки волшебной флейты.