Дженни легко коснулась кончиками пальцев рисунка, словно изумляясь, как этот крошечный листок бумаги изменил целый мир.

– Я сохраняла спокойствие. “Все хорошо, солнышко, – сказала я. – Я знаю, что ты старалась. Мама все исправит. Засыпай, а я посижу с тобой, чтобы зверь тебя не цапнул, ладно?” Я открыла ее гардероб и заглянула во все углы, чтобы она видела, что там никого нет. Я сложила ее вещи обратно в рюкзак, выключила светильник и села на кровать, взяв Эмму за руку. Она то и дело открывала глаза, чтобы проверить, рядом ли я, но после истерики она совсем выбилась из сил и в конце концов заснула. Тогда я взяла рисунок и пошла вниз к Пэту. Он сидел на полу в кухне. Дверца шкафа была открыта – того шкафа, в задней стенке которого он проделал дыру, – и Пэт присел перед ним, словно огромный зверь, готовый к прыжку. Одну руку он положил на полку, а в другой держал серебряную вазу – подарок от моей бабушки. Раньше ваза стояла на подоконнике у нас в спальне, я ставила в нее розовые розы, такие же, как в моем букете невесты, чтобы они напоминали нам о дне свадьбы… Пэт держал вазу за горлышко, словно собирался кого-то ею ударить. А на полу рядом с ним лежал нож, очень острый кухонный нож – один из тех, которые мы купили, когда еще готовили по рецептам Гордона Рамзи… Я спросила: “Что ты делаешь?” А Пэт мне: “Заткнись. Слушай”. Я прислушалась, но ничего не услышала – потому что там ничего не было! Я так и сказала: “Никого там нет”. Пэт засмеялся – на меня он даже не взглянул, все таращился внутрь шкафа. И он сказал, он сказал: “Он хочет, чтобы ты так думала. Он прямо там, за стеной, я его слышу, и если ты заткнешься хоть на секунду, то тоже услышишь. Он хитрый: сидит тихонько, но едва я соберусь сдаться, быстро скребет когтями, просто чтобы я не расслаблялся, смеется надо мной. Ну и похер, я умнее его, я всегда на шаг впереди. Да, у него есть план, но у меня он тоже есть. Меня не проведешь, я готов к бою”. Я ему: “Ты о чем?” – а Пэт наклоняется в мою сторону и практически шепчет, словно эта тварь может его понять: “Я наконец догадался, чего он хочет. Ему нужен я; ты с детьми тоже, ему подавай нас всех, но прежде всего – меня. Неудивительно, что раньше я не мог поймать его на долбаное арахисовое масло и гамбургер. Ну, вот он я. Давай, сволочь, выходи!” Он вроде как манит кого-то из дыры, будто вызывает на драку. А потом говорит: “Зверь меня чует, я так близко, что он практически ощущает мой вкус, и это сводит его с ума. Да, он хитер и осторожен, но рано или поздно – нет, рано, с минуты на минуту, я это чувствую – желание в нем возьмет верх над осторожностью. Зверь потеряет контроль над собой, высунется, чтобы оттяпать мне руку, и тут-то я его схвачу и – бах! бах! бах! ну что, тварюга, теперь ты уже не такой хитрый, да?..”