Тот ответил на вопрос не сразу, а несколько секунд пристально смотрел на мужчину и наконец медленно проговорил:

– Эрбао восстанавливается, но у него точно останутся шрамы. Я передам ему твою заботу. Только должен ли я сказать ему, что она от дяди Цзян Я? – Он сделал небольшую паузу. – Или, может, от дяди Гоуданя?

Цзян Я замер. Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Он покачал головой и улыбнулся, никак не прокомментировав вопрос.

– Вот и я сейчас не знаю, называть ли тебя Гоуданем, – Фан Му внимательно следил за выражением лица Цзян Я, – или продолжать звать по имени того, кто уже умер.

В этот момент он совершенно ясно увидел в глазах Цзян Я проблеск изумления и грусти, однако тот быстро отвернулся, встал, сделал несколько шагов по палате и наконец прислонился к подоконнику, скрестив руки на груди, отчего кожа на костяшках его пальцев побелела от напряжения.

– Хочешь узнать, как умер твой лучший друг?

Цзян Я, не ответив, спокойно смотрел на Фан Му, однако в его взгляде читалось неистовое желание узнать ответ.

Фан Му молча глядел на своего собеседника. Через пару минут Цзян Я вдруг улыбнулся и спросил:

– Офицер Фан, не желаете послушать историю?

Фан Му кивнул. Цзян Я, однако, замолчал, оглядывая его с ног до головы. Зная, о чем он думает, профайлер достал из кармана телефон, вынул батарею и поднял одежду.

– Не волнуйся, диктофона у меня нет.

– Хорошо. – Цзян Я улыбнулся. – Прежде всего хочу заявить, что это всего лишь история, которую я слышал или, может, прочитал в книге. Короче говоря, ко мне она отношения не имеет. Ее происхождение тоже не так важно, понятно?

Фан Му кивнул.

– И еще, пожалуйста, не кури. – Цзян Я указал на спящую Вэй Вэй. – Это может ей навредить.

* * *

Жил-был мальчик, родившийся в обычной крестьянской семье. Сколько он себя помнил, понятия не имел, почему ему дали такое ужасное имя и почему отец совсем его не любил. Каждый раз, когда он видел, как другие дети катаются на отцовской шее и резвятся, он хотел, чтобы его родной отец относился к нему с такой же заботой. Однако в ответ получал лишь брезгливые взгляды и грубые толчки. Взрослея, он постепенно узнал из деревенских пересудов, что, возможно, он не родной сын своего отца. Что же это значило для ребенка? Он не знал ни своего прошлого, ни происхождения, даже не знал, какая у него должна быть фамилия. Поэтому стал осторожничать. Он хватался за многие работы, которые ребенок его возраста делать не должен. Потому что знал, что каждая миска риса, которую он съедает, и каждый предмет одежды, который он носит, достались ему от мужчины, который не был его отцом. И мужчина чувствовал то же самое: ему был нужен номинальный сын, чтобы сохранять лицо, продолжать род и скрывать тот факт, что он бесплоден. Но в то же время он чувствовал, что его вклад бессмыслен: ведь кровь, которая текла в этом мальчике, была не его. Поэтому он скрепя сердце воспитывал ребенка – и истязал его. Позорным именем он унижал сына, а также того, кто сделал из него рогоносца.