— Там никого нет, — заметил он. — Так что поберегите горло.

— А где мы?

Он пожал плечами, очевидно решив, что ничего не потеряет, если ответит на вопрос:

— К северу от Килбурна посреди большого земельного участка вдали от жилых домов. Здесь раньше была ферма, и когда-то вся земля принадлежала ей. А та махина с длинной трубой — это лечебница для умалишенных, там привыкли к крикам и призывам о помощи. А рядом — видите? вон то здание, с башенкой, — это работный дом. Очень удобно, как я понимаю, — постояльцы могут переезжать из одного дома в другой, как только опекуны сочтут нужным. В этом приходе власти все продумали.

Я поднялся и застегнул бриджи.

— Я не понимаю, что вам от меня нужно. Прошу, отпустите меня.

Иверсен пропустил мои слова мимо ушей.

— У них тут даже свое кладбище имеется. Посмотрите за ворота. Отсюда можно мельком увидеть кладбищенские стены вон за теми липами. У сумасшествия и бедности есть общая черта — рано или поздно они заканчиваются смертью. Но подумайте о чувствах простых горожан — а куда им деваться? Подумайте о тех, кто населяет роскошные новые улицы, площади и дома, — все они когда-нибудь лягут здесь, но вряд ли им захочется ждать трубного гласа на том же кладбище, что и эти горемыки. А так — закрытое кладбище, и все счастливы, всем удобно. Мило, вы не согласны?

— Зачем вы меня сюда привезли?

— Всему свое время, мистер Шилд. А еще на этом кладбище есть свой могильщик, добродушный парень, хоть и грубоватый.

— Он своим работодателям и гробы поставляет?

Иверсен посмотрел на меня и одарил быстрым одобрительным кивком.

Я сказал:

— Без сомнения, ему помогают те типы, что привезли меня сюда?

— Вы абсолютно правы. Но не стоит судить о них по внешности, — Иверсен взглянул на своего подручного, стоявшего в дверях кухни. — Вот возьмите Джозефа. В глубине души он добрый малый. Даже помогает Могильщику закапывать могилы, если у того нет времени, — он снова указал на липы. — В кладбищенской стене имеются ворота, так что Могильщик и его помощники могут пройти на кладбище никем не замеченные.

Иверсен любезно позволил мне воспользоваться колонкой, чтобы умыть лицо и вдоволь напиться. Он четко и недвусмысленно дал понять, что в его власти закопать меня на кладбище для бедняков и умалишенных, и я не сомневался, Иверсену все равно, буду я живым или мертвым, когда гроб опустят в могилу.

— Сэр, — сказал я, когда мы медленно двинулись в обратный путь. — Могу я поговорить с вами с глазу на глаз?

— О, я буду очень рад, — он остановился и жестом подозвал Джозефа. — Лошадь оседлана?