Я буквально не могу поверить в то, что слышу. Ей пятнадцать лет, она едва ли может осознавать последствия того, что натворила, то, какой урон принесла. Но она сидит здесь рядом со мной и болтает о психологии манипулирования и массовой истерии. Создается ощущение, что часть ее мозга, отвечающая за эмпатию, захвачена той частью, которая хочет проводить эксперименты на живых объектах. Я задумываюсь, не разговариваю ли я сейчас с настоящей психопаткой, причем впервые в жизни.

– А что с Ханной Гилберт? – тихо спрашиваю я, игнорируя вопрос Мэри. Потому что ответ на ее вопрос – да, я нахожу это любопытным и удивительным, и еще меня от этого тошнит. Удивительно, что такая юная девушка могла манипулировать таким количеством взрослых людей. И мне дурно от того, что я оказалась одной из них.

У Мэри округляются глаза.

– Я не планировала ее падение. Да, я заманила ее туда. Я просто хотела ее немного попугать, заставить думать, что по тому дому бегает Элли, а она ее не видит. Я включала запись – Элли произносит имя Ханны шепотом, причем делала это в трех разных местах, на моем старом айпаде и на телефоне. Это было весело. Я включила радио, позабавилась с ней немного. Затем она испугалась, и с головой у нее что-то стало не то. Сознание помутилось? Я на самом деле этого не ожидала. В дальнейшем я поняла, что у нее слишком буйное воображение, то есть я хочу сказать, что это она придумала, будто Элли – злобное дьявольское отродье. Поэтому, вероятно, мне следовало этого ожидать.

Она пожимает плечами, словно смерть ее учительницы – это мелкое неудобство и ничего больше.

– Но ты ее не толкала?

– Нет! За кого вы меня принимаете? Она стала вести себя странно, начала бегать по дому, как ненормальная, даже когда меня и рядом не было. Она подвернула на лестнице ногу и все равно пыталась сбежать. Совершенно чокнутая! Хуже, чем беличье дерьмо, как выразился бы мой папа.

Я чувствую, как у меня к горлу подступает тошнота. В висках стучит, причем все сильнее, и это мешает мне четко мыслить. Мне хочется только закрыть глаза и заснуть. Хотя я не думаю, что теперь когда-нибудь смогу спать нормально.

– И что теперь? – спрашиваю я с усталым вздохом. – Что должно произойти теперь, Мэри? Какой у тебя план?

Она пожимает плечами и какую-то минуту выглядит как пятнадцатилетняя девочка, какой и является.

– Не знаю. Вы врали, что никому об этом не расскажете, так? Я не могу обещать, что это не повторится, мы можем обо всем забыть и спокойно жить дальше.

– Да, ты права, – соглашаюсь я.

– Меня посадят в тюрьму?

У нее по лицу пробегает тень страха, и на какую-то долю секунды мне становится ее жаль. Она хотя бы понимала, насколько на самом деле ужасно все то, что она делала? Или она убедила себя, как пыталась убедить меня, что это вина всех других людей?