Да, я видела эту комнату, но почему-то напрочь о ней забыла.

* * *

Еще одна синяя комната. Комната, о которой ты снова и снова говорила в тот день.

Цветок в той комнате был для тебя индийской сиренью, а не лилией[99]. Но ты должна была знать, как выглядит лилия, ведь рисунок на стекле центрального окна в вашем доме имитировал флер-де-лис[100], распространенный европейский орнамент. А ты называла его «индийской сиренью», — не знаю, как так вышло.

Но это был именно тот цветок белой сирени, о котором ты говорила.

— Я права? — обращается женщина к Хисако посреди темного коридора.

Но та не отвечает, лишь пристально смотрит на нее, растянув губы в загадочной улыбке. Время как будто остановилось.

Женщина бормочет:

— Другими словами, тот взрослый, который стоит рядом с тобой…

IX

IX

Хозяйка дома была замечательной женщиной.

Все вокруг так говорили.

Набожная христианка, поддержка и опора для мужа, вместе с которым они достойно переживали трагедию, приключившуюся с дочерью. Посвятив себя помощи ближним, она регулярно посещала все церкви и храмы в округе, чтобы поддержать тех, кому в этой жизни повезло меньше.

Хисако часто сопровождала ее. Она рассказывала, что любит слушать звуки городов, которые они посещали, — поразительно, но по одним только звукам девочка могла безошибочно определить, где именно они находились.

Хозяйка любила свою дочь и больше всех радела за ее счастье.

Она была скромным, незаметным человеком, стоящим позади остальных членов семьи Аосава.

И позади Хисако.

Как человек, никогда не показывавший своих истинных чувств и эмоций, хозяйка дома твердо придерживалась своих убеждений. Сейчас сложно сказать, каких именно.

Была ли это мать, свято верившая в чудо? Считала ли она свою дочь неизбежной жертвой? Искала ли искупления грехов? Готова ли была заплатить большую цену? А может, просто ненавидела всех, кому повезло больше?