Не очень-то я хочу писать об этом, к тому же это очень опасно. Однако меня словно подталкивает какая-то неведомая сила. Катори мне нравится, и он обо мне тоже заботится.

Я очень одинок. Наверное, я ощущал бы себя совсем по-другому, если бы употреблял алкоголь. Но я быстро пьянею.

Всю жизнь рядом со мной никого не было. Все вещи я делал в одиночку, ни на секунду не задумываясь, что кто-нибудь протянет мне руку помощи.

Женщины меня очень пугают. Рядом с ними я всегда начеку. Они окружали меня с детства, но нравился им мой отец, а значит, они необязательно были искренни со мной. Хотя они уверяли меня в своей любви, я ни разу не поверил им, ведь насквозь видел, что у них в душе.

Нет, благородства в их сердцах было мало. Глубокое восхищение отцом, неимоверная расчетливость и желание привлечь его внимание ради собственной выгоды, живой интерес ко мне, единственному ребенку, некоторое любопытство к моему необычному телу и крохотная щепотка искренности – вот из чего были сотканы их души. Поэтому я каждый раз содрогался, слыша: «Бедный Тота-кун!» или «Какой ты молодец!».

Впрочем, и те, кто не говорил этого вслух, были такими же, ведь втайне думали то же самое. Я никогда по-настоящему не открывал сердце девушкам и ни разу им не доверялся. Неприятно все время находиться в их компании. Лучше быть одиноким инвалидом, чем жить в окружении таких людей.

Отец не жалел денег на самые современные протезы. Раз за разом он заказывал для меня экспериментальные разработки. Надо сказать, протезы быстро усовершенствовались. Достаточно привыкнуть к ним, и сможешь делать самостоятельно что угодно.

У меня даже был автомобиль с водительским сиденьем, изготовленным под мое тело. А раз я могу поехать куда душа пожелает, то я никогда и не скучаю. Даже будучи в одиночестве.

Но, конечно же, мне всегда было невыносимо грустно. Ужасно хотелось, чтобы в моей жизни появился человек, по-настоящему понимающий меня.

Единственным, кого я впустил в свою душу, стал Катори. Он жизнерадостный, с ним есть о чем поговорить. Он всегда поднимал мне настроение и вдобавок не испытывал ко мне ни капли сострадания – одним словом, относился ко мне как к обычному человеку. Он открыто говорил о моих недостатках и в меру хвалил меня за мои достоинства. Поэтому я уже вскоре понял, что больше не смогу без него. Если я не вижу его хотя бы день, то скучаю, а сердце ноет.

Поэтому когда Катори прижимал меня к себе, мне это совсем не казалось странным. Честно признавшись себе, что мне был нужен такой человек, я почувствовал себя очень счастливым. Прозвучит странно, но вместе с радостью, печалью или умиротворением я тогда испытывал беспокойство. Мне и самому казалось удивительным, что во мне сосуществуют такие эмоции. Ведь мое настроение всегда было спокойным.