Одно за другим стремительно оживали воспоминания о месте, где я живу. Интерьер квартиры. Устройство туалета и ванной. Пространство за дверью и коридор. Лифт. Линолеум, который консьерж все время полировал мастикой. Его сияние в ярких полуденных лучах, проникавших через окошечко в конце коридора. Горшок со сциндапсусом возле лифта. Вестибюль на первом этаже, куда попадаешь, выйдя из лифта. Стеклянная дверь в вестибюле. Въездная арка, сверкающая на солнце.

Восстановить эти картины в памяти не составляло никакой трудности. Правильнее было бы сказать, что сам я совершенно не пытался вспомнить вещи, составляющие мою повседневность. Без моего разрешения они возникали перед глазами, словно шаблонные ретроспективные сцены в кино. Плохо было то, что про Катори я тоже вспомнил. От стыда я в тот день не проронил ни слова.

Видимо, мое сознание особенно хорошо запечатлело все образы, свидетельствующие о моей никчемности. Эту обыденность я ненавидел столь же сильно, как самого себя. Иначе я бы не вспомнил ее мгновенно.

Однако я не мог удостовериться в реальности этих столь знакомых вещей. Из-за осложнений после аварии у меня особенно пострадали ноги – они совсем не двигались. Я понял это, когда задвигались мои руки и шея. После пробуждения мне казалось, что мое тело совсем меня не слушается и превратилось в каменную глыбу. Я не мог даже ворочаться в кровати, не говоря о том, чтобы приподнять верхнюю половину тела или голову.

Но на этом страдания не заканчивались. Через день после того, как я очнулся, меня начали одолевать всевозможные боли. Болели переломы, ушибы и раны. Но все померкло на фоне боли от многочисленных пролежней, образовавшихся на спине и ягодицах.

При малейшем движении я испытывал страшные мучения, от которых у меня буквально лопалась голова. На самом деле от этой пронзительной боли я впервые и осознал, что жив. Я и не подозревал, что от долгого пребывания в лежачем состоянии бывает такое. От этой боли хотелось кричать и плакать. Мне не удавалось сдвинуть тело ни на миллиметр, даже если я шевелился медленно, как минутная стрелка. Некоторое время я даже не думал о том, чтобы читать книги. Так что я только и делал, что кричал перед Каори и просил ее просунуть мне подушечку под голову или аккуратно подложить ее под спину.

Следующее, что вгоняло меня в краску перед ней, – это омерзительный запах тела. Я долго пролежал, поэтому мое тело напоминало огромный кусок подгнивающего вяленого мяса.

Помыться я никак не мог. Каори с улыбкой говорила, что следила за чистотой моего тела, протирая меня полотенцем, как лежачего больного, однако это вновь заставляло меня краснеть. Представляя, как она раздевала и обтирала меня, я хотел плакать от стыда. Значит, она много раз видела меня голым.