– Давайте сделаем так, чтобы все жили с соседом. Позовем и повара тоже, – предложил Уокиншоу.

– Не нравится мне эта мысль. Чтобы все следили друг за дружкой, как у коммунистов? – сказал Оливер.

– Так что будем делать, Эрвин? На наше счастье или несчастье, тут ничего нет. Не самое ли время перевести дух и пообедать?

– Я не возражаю. Только проверим, как там Леона.

Они подошли к двери ее комнаты. Конечно, она могла находиться на втором этаже и не услышать их. Но стоило им постучать в дверь, как тут же раздался женский крик: «Входите!» Похоже, это была Кэрол.

Леона лежала на кровати на первом этаже, а Кэрол сидела возле нее на стуле. На другом стуле стояли пустой стаканчик и белая пластиковая бутылка с питьевой водой. Леона держала градусник во рту, поверх глаз у нее лежал влажный носовой платок в цветочек.

– Как самочувствие? – спросил Тофлер. В ответ Леона приподняла компресс таким жестом, словно это была шляпа.

– Я уже в порядке, Эрвин.

– Есть температура?

– Нет, спала.

– А ты что думаешь, Кэрол?

– К вечеру будет на ногах. Но лучше еще немножко полежать.

– Ясно. Как настроение?

– Не могу сказать, что на высоте, но в целом ничего.

– Сможешь вечером подняться?

– Да я и сейчас могу.

– Рад это слышать.

– Эрвин, только не говори, что приостанавливаешь съемки «Саломеи».

– Об этом не может быть и речи! – решительно сказал Тофлер. – В фильм уже вложено четыре миллиона. Если мы сейчас свернем съемки, не сносить мне головы. Хоть в лепешку расшибусь, но мы доведем дело до конца.

– Тогда позволь, и я поучаствую в подборе нового Иоанна.