— А твой отец беглый… дезертир… его все равно поймают и в острог запрут.

Аксютка вдруг стала не по-детски серьезной, побежала домой во всю прыть, точно спасаясь от погоди, рассказала матери, что кричал ей Яшка. Ничего не ответила Авдотья, только плотно сомкнула тонкие губы, да глаза, у нее сузились и потемнели.

Утром в Успенском появился Стародубцев, вызвал Авдотью в сельский Совет.

— Где ваш муж? — спросил он вежливо.

— Где? — Авдотья пожала плечами. — Знаете ведь. Без вестей пропал. Как взяли его на войну, так будто в прорубь сгинул.

Слезы выступили на глазах Авдотьи. Стародубцеву стало неприятно. Он не мог отвести взгляда от слезинок, дрожавших и не отрывавшихся от нижних век женщины.

— Вы меня извините, — произнес он. — Долг службы… Бывает, боец пропал без вести, а потом находится. Он у вас был бойцом Красной Армии?

— Да, да… бойцом, — с поспешностью подтвердила Авдотья, — Как, значит, взяли его, так и…

Слезинки наконец оторвались от глаз, скатились по щеке на грудь.

— А куда ты позавчера ходила? — спросил председатель, сельского Совета.

— В лес ходила.

— Зачем?

— За щавелем ходила, щец сварить. Житуха-то, сами знаете, какая.

— А если мы тебя заарестуем, — сурово продолжал председатель, — тогда признаешься? А? С кем у Кривого озера встречалась? С кем в каменоломню ходила?

Авдотья вспыхнула.

— Обидно далее, — лицо ее опять приняло плаксивое выражение. — Я женщина честная. Думаете, вдова, так на нее можно всякую напраслину, наговаривать?

— А если не напраслина? Если будет доказано, что ты дезертира укрываешь?

Авдотья не выдержала долгого председательского взгляда, опустила; глаза.

— Какого же это? — спросила она тихо.

— Гаврилу. Своего законного мужа.