Уже светало. Мул стоял понурясь. Николка сидел на земле рядом с Кошкой и тихо плакал.

Он рассказал Кошке все: и про бабушку, и про капитана Стаматина; и как они боялись, что их застигнут усачи; и как страшно было в подполье, где человеческие кости. И Николка теперь не знает, что там сталось с Мишуком и с Жорой, и с бабушкой Еленой, и с Елизаром Николаичем. Мишук и Жора без Николки ничего но могут, а у бабушки Елены ноги распухли, а с капитаном Стаматиным никакого сладу, потому что он стал совсем сумасшедший. И обиднее всего, что Кошка надавал Николке пинков и тычков, связал его, как каторжного, и чуть не целую ночь протаскал в повозке куда вовсе не нужно.

Чем больше рассказывал Николка, тем сильнее его одолевала зевота. Он уже почти засыпал.

— Так куда держать, Николка? — спросил Кошка. — Ты мне курс определи.

— Держи на Трактирный мост, — еле вымолвил Николка и заснул, навалившись на Кошку.

— Есть держать на Трактирный мост! — отозвался по привычке Кошка.

Он сгреб Николку в охапку и на руках понес к повозке. Там он уложил Николку как мог: мешок пустой подостлал ему и укрыл снятой с себя курткой. Под голову Николке ничего не нашлось, кроме сапога со шпорой, но поверх сапога Кошка положил Николке шотландскую меховую шапку. Шапка была пушистая и большущая. Получилось мягко, почти как подушка.

Сам Кошка в повозку не сел. Он взял мула под уздцы, развернулся с ним и повел берегом, вверх по течению, в сторону Трактирного моста.

Было холодно и сыро. Над речкой, еле подгоняемый слабым ветром, медленно полз туман. Солнце поднималось в облаках. Когда совсем наступил день, Кошке пришлось отойти от берега и пробираться дальше, укрываясь за кустами. Повозка Масленицы была чересчур цветаста и в самом деле очень уж бросалась в глаза: с противоположного берега ее могли бы отлично заметить.

Но вот вдали смутно обозначился каменный мост с разрушенным трактиром подле и французским предмостным укреплением. Можно было разобрать и дымки, много дымков, которые курились на том берегу, на Федюхиных горах. Кошка остановил мула и разбудил Николку.

Николка дернулся под курткой, присел в тележке и уставился на Кошку мутными, непонимающими глазами. Кошка взял Николку за руку… Рука у Николки была горячая.

«Не захворал бы мальчишка, — подумал Кошка. — Рука как в горячке, и в глазах мутно…»

И он сказал как можно ласковее:

— Николка, болит у тебя что? Ты скажи, голубок.

— Ничего не болит! — буркнул Николка и взъерошил на голове волосы.

Он не хотел признаваться, что у него голова болит, и знобит его, и как-то тошнотно ему…