И пошла кутерьма. Мальчишки всей Корабельной слободки пустились за Кошкиной повозкой вслед. Васька Горох, который все еще был князем Меншиковым, изловчился и, вцепившись в задок повозки, устроился там довольно удобно. Он время от времени засовывал в рот два пальца и оглушал мула таким свистом, что животное порывалось выскочить из оглоблей.

Из всех ворот на улицу выбегали люди. Вечерело, но еще видно было, как в клубах пыли мелькает на дороге что-то до невозможности яркое, пестрое, цветистое. Кто говорил, что это содержатель зверинца Карл Швейцер вернулся в Севастополь со своей труппой обезьян и собачек. Кто спорил, утверждая, что это Осман-паша из плена бежал. Кудряшова уже накинула полушалок — бежать в полицию. Но, вспомнив, как третьего дня с нею обошелся пристав Дворецкий, сдернула с себя полушалок и бросилась к дедушке Перепетую.

Дедушка собирался ложиться, но, услышав шум на улице, засеменил к воротам, поддерживая рукою брюки. Едва он открыл калитку, как на него набросилась Кудряшова.

— Осман-паша!.. — крикнула она задыхаясь.

— Что Осман-паша? — спросил дедушка.

— Бежал… Надо в полицию…

— Как бежал? — изумился дедушка. — Да его же еще летом в Москву увезли!

— Тра-та-та… «Бежал»! — передразнил Кудряшову мясник Потапов. — Цыц, пустомеля!.. Не слушай ты ее, Петр Иринеич. Обезьянский хозяин приехал, вот что. Немец этот с собачками.

— Зачем же он приехал? — спросил дедушка.

— Зачем… Комедию ломать.

— Это теперь-то комедию ломать! — сказал укоризненно дедушка. — Тут кровь льется, война за отечество, а ты говоришь — комедию ломать. Тьфу!

Дедушка плюнул, вошел во двор и запер калитку.

На улице только пыль клубилась, поднятая Кошкой. Сам Кошка уже гнал вниз, к морским казармам, и покрикивал на бурого, и распевал во весь голос, пока не заметил толпу матросов у входа в трактир «Ростов-на-Дону». Кошка сразу оборвал свою песню, подумал-подумал и — была не была — решил сделать небольшой привал, прежде чем явиться на третий бастион.

— Па-береги-ись! — крикнул он, свернув к трактиру.

— Тю-у, Кошка, да на каком возу! — даже подпрыгнул на месте от удивления юнга Филохненко, околачивавшийся в Корабельной слободке, потому что его за малолетством пока что ни на один бастион не брали. — Хлопцы, Кошка!

— Он самый! — ответил Кошка, выскакивая из повозки.

— Завтра по тебе хотели панихиду служить.

— Рано, — бросил Кошка уже в дверях трактира. — Тут я, живой.

А Николка в это время пробирался со своей поклажей через Гончий переулок. Дома он никого не застал. Отец был у себя на пятом бастионе; верно, и мать пошла туда же отнести отцу поесть. Николка подумал и пришел к заключению: чем затягивать дело, лучше уж порешить его разом. Конечно, Николка в Балаклаву убежал и мешок с сеном дома стянул и веревку… Но ведь вот они — и мешок и веревка! А в общем, решил Николка, семь бед — один ответ.