Размышления Нахимова были прерваны возгласом командира люнета — лейтенанта Тимирязева:

— Павел Степанович, куда вы? Не нужно это, Павел Степанович!

— Это ничего-с, вы не беспокойтесь.

И Нахимов в два прыжка очутился на холмике, откуда ему сразу открылась широкая картина начинающегося штурма.

Не надо было и подзорной трубы, чтобы увидеть это. Неприятель двинулся на люнет с трех сторон, и солнце, стоявшее низко, ярко отблескивало на золотых орлах, которыми увенчаны были маленькие знамена французских линейных полков. А далеко влево что-то отчетливо переливалось голубыми волнами. Не море волнуется, не ветер играет в овсах… Павел Степанович узнал голубые куртки алжирских стрелков. Алжирцы толпами бежали в обход люнету, чтобы ворваться туда с тыловой, открытой стороны. Нахимову не понадобилось и пяти секунд, чтобы определить положение.

— Нет, врешь! — крикнул он в пространство. — Барабанщик, тревога! Сигналист, подними флаг!

Обнажив свою коротенькую саблю, Павел Степанович соскользнул с вышки, увлекая за собою вниз камни, гальку, мелкий щебень.

Солдаты едва увидели синий флаг, флаг нападения и тревоги, как сразу же открыли ружейный огонь по красным штанам, которыми заалело, словно калиной, все поле перед люнетом.

— Картечью их, лейтенант, — сказал Павел Степанович Тимирязеву, поджидавшему его внизу.

Тимирязев побежал к левому фасу люнета.

— Левый фас! — крикнул он матросам, стоявшим у орудий. — Начинай ядром с дальней картечью!

Начал левый фас, потом пошло по всем трем фасам. Осколком бомбы Тимирязева контузило в левый висок… Штуцерная пуля пробила ему правую ногу… Увидя это, Нахимов сам побежал к левому фасу.

— Батальный огонь! — крикнул он, взмахнув саблей. — Раз за разом! Бей! Держись, ребята, Хрулев идет!

Но Хрулев со своими батальонами подбегал еще только к Малахову кургану. И вместо хрулевского призыва «Благодетели, за мной!», Павел Степанович услышал картавые возгласы зуавов — опять это «vive 1'етрегеиг!»

Зуавы вместе с линейцами уже мелькали за амбразурами, лезли на самый вал, сыпались сверху на орудийную прислугу.

— Пальбу прекратить! — скомандовал Нахимов. — Мичман Харламов, передайте по батареям: заклепывать орудия, отходить за укрытие.

— Vive l'empereu-eur! — услышал тут Павел Степанович совсем над ухом у себя, и красные кепи французов замелькали перед ним, как искры. — О-о-о! — завыли французы.

Они уже разглядели адмиральские эполеты на плечах у этого пожилого сутуловатого командира с обнаженной полусаблей и завертелись вокруг него, как смерч. Чья-то рука с потускневшими галунами на синем рукаве протянулась к русскому адмиралу, но адмирал рубанул по ней саблей. Другому французу адмирал выпалил из пистолета в оскаленные зубы. Коротенькая морская сабелька Нахимова ударялась о вражеские штыки, высекая огонь из металла, но удар чем-то страшно тяжелым в спину сразу свалил Павла Степановича с ног.