Я сидел на вершине Холма полукровок и смотрел, как дриады ходят туда-сюда и поют песни умирающей сосне. Сатиры принесли свои тростниковые дудочки и наигрывали волшебные мелодии, перекликающиеся со звуками природы, и на какое-то время сосновые иголки перестали опадать. Цветы на холме заблагоухали еще сладостнее, трава зазеленела ярче, но, как только музыка прекратилась, в воздухе вновь разлилась болезнь. Словно отрава, впитавшись в корни деревьев, поразила весь холм, и теперь он умирал.
Чем дольше я там сидел, тем больше сердился.
Все это дело рук Луки. Я помнил его хитрую улыбку, шрам, оставленный на его лице когтем дракона. Он делал вид, будто мы друзья, а сам все это время был самым преданным слугой Кроноса.
Я посмотрел на свою ладонь. Шрам, которым Лука меня наградил прошлым летом, бледнел, но я все еще его видел — белая рана в форме звезды в том месте, где меня ужалил его скорпион.
Я подумал о том, что мне сказал Лука прямо перед тем, как попытался убить: «Прощай, Перси. Наступает новый Золотой век. И тебе в нем нет места».
* * *
По ночам мне снился Гроувер.
Иногда только отзвуки его голоса. Однажды я услышал, как он говорит: «Оно здесь».
А в другой раз: «Ему нравятся овцы».
Я подумывал, не рассказать ли о своих снах Аннабет, но как бы это выглядело? Я имею в виду: «Ему нравятся овцы?» Она бы подумала, что я сошел с ума.
Вечером накануне гонки мы с Тайсоном закончили нашу колесницу. Она получилась чертовски крутая. Металлические части Тайсон сам выковал в кузнице, а я зачистил шкуркой деревянные и собрал повозку. Мы сделали ее бело-голубой, с узором из волн на бортах, а спереди нарисовали трезубец. Мы проделали такую работу, что казалось только справедливым, если Тайсон поедет вместе со мной в качестве воина, хотя я знал, что лошадям это не понравится, а из-за немалого веса Тайсона мы только потеряем в скорости.
Когда мы уже укладывались спать, Тайсон сказал:
— Ты сердишься?
Тут я осознал, что хмурюсь.
— Неа. Я не сержусь.
Он улегся на свою кровать и какое-то время лежал тихо в темноте. Он был слишком длинным для обычной постели. Потом он вдруг натянул на плечи одеяло, так что ноги высунулись наружу.
— Я чудовище.
— Не говори так.
— Но это ничего. Я буду