— Милочку прикажете уложить в чемодан или возьмете на руки? — спросила одна из горничных, обращаясь к моей маленькой госпоже.

— Что ты, Маша, разве можно говорить такие вещи? — с досадою возразила Сонечка. — Ты забываешь, что Милочка графиня, я никогда не позволю уложить ее в чемодан наравне с вещами; она поедет со мною, будет сидеть в вагоне, у нее есть для путешествия прекрасный дорожный костюм, а ты вдруг предлагаешь в чемодан уложить!.. Какое оскорбление!

— Простите, дорогая барышня, я вовсе не желала оскорбить ее сиятельство, — улыбнулась горничная, и поспешила уйти из комнаты, чтобы продолжать укладку.

Я с благодарностью взглянула на Сонечку; мне было приятно, что она за меня заступается и что во все время путешествия мы будем неразлучны.

Я с нетерпением ожидала отъезда; мне казалось, что дни тянутся необыкновенно долго, но вот, наконец, давно желанная, блаженная минута настала, мы очутились в вагоне, раздался один звонок, другой, третий, поезд запыхтел, тронулся и покатил с каждой минутой все скорее и скорее.

Мы сидели в отдельном купе. Соня нянчилась со мной, как с маленьким ребенком: то сажала возле себя на мягкий бархатный диван, то брала на руки и подносила к окну, показывая пальчиком на поля, луга, деревни, мимо которых проносился поезд.

В дороге мы оставались около трех суток, на четвертые вышли из вагона, и, пересев в экипаж, покатили по широкой улице прекрасного заграничного города, — как его называют, позабыла.

Первые дни пребывания там прошли для меня невесело. Соня и мать ее с утра уходили осматривать различные достопримечательности, меня же оставляли одну в отеле, но затем, вероятно, вдоволь насмотревшись на все то, что их интересовало, стали ходить гулять только в городской сквер.

Соня почти каждый раз брала меня с собою, в сквере мы встречались со многими девочками, которые тоже имели куклы, но, говоря по совести, ни одна из этих кукол не была так красива и так нарядно одета, как я.

Я видела, что мною любовались, слышала, как девочки завидовали Соне и беспрестанно повторяли, что такой прекрасной куклы они еще никогда не видывали.

В особенности высказывала свой восторг одна маленькая немочка, старавшаяся всякий раз подсесть ближе к Соне, чтобы заговорить с нею, но Соня ее почему-то не любила, сторонилась, и на все вопросы отвечала коротко и нехотя.

Видя такое нерасположение моей госпожи, я тоже не взлюбила эту девочку, — и вдруг, о, ужас!

Даже теперь не могу вспомнить без содрогания тот ужасный день, когда, придя однажды в городской сквер, Соня посадила меня на скамейку, а сама отошла в сторону играть с детьми, и когда во время ее отсутствия к скамейке подбежала немочка в сопровождении другой, совершенно незнакомой мне барышни.