Светлый фон
Я

О Георгии Иванове. Ф. Медведев спросил меня, кто как поэт наиболе талантлив в эмигрантской литературе. Я задумалась, он подсказал — назовите первое имя, пришедшее на ум. Я ответила: Георгий Иванов. Могла бы сказать: Цветаева. Бунин, Ходасевич… Все это прекрасные и друг на друга не похожие поэты.

Я Я

Вот если бы Ф. М. спросил, какой поэт Серебряного века меня более других восхищает, я бы. не задумываясь, ответила: Осип Мандельштам. И личность его мне тоже нравится — не такое уж частое совпадение.

Совершенная белиберда в фразе «я была тогда горячо влюблена в Вячеслава Иванова». Боюсь, что Ф. М. из моей книги «Отражения» прочел только мою дарственную надпись ему. а там в отделе' «Мимолетные встречи» я описываю мое первое посещение Вячеслава Иванова в Риме в 1946 г. Ему тогда было 80 лет.

Стараясь понять непонятное, я порылась в моей памяти, ища среди посетителей салона Мережковских, и даже среди тех парижан, которые у них не бывали, в кого бы я могла быть «горячо влюблена», но найти не могла, как ни старалась.

Также из «Отражений» Ф. М. мог бы узнать, что Бунин никогда не звал меня Зиной (близкие мне люди зовут меня другим уменьшительным именем) и я его никогда не звала Яном или Иваном.

В заключение, перейдя от частного к общему — помимо множества фактических ошибок, — меня удивило и то, что я не узнала своего языка, говора, выражений. В молодости я брала интервью от самых различных по своему социальному положению или образованию людей. Магнитофонов тогда не было. Приходилось рассчитывать на память и на отрывочные записи. И много надо было приложить усилий, чтобы не моими словами, а словами, выражениями — «словесным почерком» — другого человека выразить его мысль, не перекраивая их на мой лад, — знак уважения к неповторимости личности того, с кем я говорила.

Вряд ли в беседе с кн. Юсуповым сказала я «ухлопали Распутина» — «убили» больше в моем стиле. А мой тон разговора с «Юностью» просто фольклорная шутка.

Самый разительный пример — это два моих афоризма в передаче Ф. Медведева. Афоризмы — мысли, выраженные в наиболее краткой форме, — мне привычны, и даже тетрадочка для них специально заведена.

Моя версия: Мало кто заслуживает уважения, но всякий (человек) заслуживает жалости.

Версия Ф. М.: Человека можно уважать, но его всегда можно пожалеть.

Моя версия: Свободен только тот, кого нельзя ни купить, ни испугать (устрашить).

Версия Ф. М.: Только тот человек свободен, кто ни от кого не зависит, ни от кого ничего не хочет.

В обоих случаях и формулировка и смысл не те.

Ф. М. меня ничем не обидел. Не хотела и я его обидеть этим комментарием. Он просто объясняет, почему мне было так трудно согласиться на интервью с советским журналистом: не только поколение нас разделяет, но и жизненный опыт, и привычки. Может быть, и мой «архаический» язык — другого вокруг себя не слышала десятки лет. Но следует постараться эти трудности преодолеть.