Кстати, в связи с Глазуновым, Солженицыным и Тарковским я вспомнил вот о чем. Да, Андрей был, есть и останется моим единственным кумиром. Долгое время мною владел и Александр Исаевич. Но знаете, мои иллюзии по отношению к этому великому человеку были развеяны после публикации им в 1982 году в «Вестнике Российского христианского движения» небольшого эссе о фильме Тарковского «Андрей Рублев». Любопытно, но, наверное, это случайное совпадение: несколькими месяцами позже об этом же фильме высказался в журнале «Советский экран» Илья Глазунов. Тарковский тогда находился в вынужденной эмиграции.

Через несколько лет в том же духе высказался в журнале «Искусство кино» и Игорь Шафаревич. Все трое в меру и силу своих литературных талантов, я не говорю сейчас о литературном уровне этих высказываний, но все трое поливали, поносили Тарковского и фильм «Андрей Рублев». За что? Да за то, якобы, что он создал антирусский фильм, что в этом фильме героями стали темные, злые мужики; беспрерывно льется дождь и хлюпает грязь; история Руси на фоне княжеских раздоров выглядит очень мрачно и трагично, а не славно, как в операх Римского-Корсакова, скажем. Такая точка зрения трех авторов-единомышленников многое для меня определяет в раскладе и тогдашних и сегодняшних споров о России, об искусстве и, если хотите, о патриотизме и национализма. Для меня истинный патриотизм — это Тарковский — человек и художник. А взгляды его оппонентов — националистические взгляды.

— Как вы, советский человек, попавший ла границу, работающий с русскими на Россию, воспринимаете будущее своей бывшей родины?

— Меня приводит в тихое отчаяние невозможность вычислить, представить дальнейший ход событий. Даже если я пытаюсь для себя или в разговорах с людьми оттуда выстроить хотя бы условно более или мснсс оптимистическую схему, мои собеседники из Советского Союза немедленно разбивают ее вдрызг и смотрят на дело куда более мрачно, чем я. Я понимаю, что у них для этого есть основания. И поэтому я совершенно не берусь предсказывать, гадать, анализировать возможные варианты.

— Ну хорошо, что бы вы пожелали своей родине в таком случае? Какой бы предложили путь? Ведь вы еще и политолог?

— Одно могу сказать, и, наверное, не буду оригинален, что все споры идут между теми, кто считает, как Александр Исаевич Солженицын, что Россия должна идти только своим, особым путем, и теми, кто считает, что этот особый путь, которым мы шли долго-долго, никуда, кроме тупика, кроме как в провалы, пропасти и катаклизмы, не приведет и привести не может. В этой ситуации я лично считаю так: единственно возможный путь — это путь адаптирования, модифицирования на свой российский покрой общедемократических ценностей общедемократических институтов. Это единственная альтернатива. Считаю, что ее просто наивно, бесчестно отождествлять с утратой России и русскими своего своеобразия, своей уникальности. Да это просто неправда. Сейчас любят ссылаться на пример Японии, так давайте и впрямь сошлемся на пример Японии, которая в силу очень удачных, цинично говоря, обстоятельств ее истории, ее чудовищного разгрома безоговорочно приняла готовенькое, с иголочки сшитое ей американскими портными платье: и конституцию, и политическую систему, и профсоюзную систему, и аграрную реформу, и черта, и дьявола… И идет себе путем либерально-демократической цивилизации западного или, если хотите, христианского образца. Ничем при этом не поступившись, не потеряв ни своей национальной культуры, традиций, характера, ни самосознания. Так почему же Россия должна утратить свое естество на этом пути? Дико! Если подходит для Японии, то подойдет и для России, которая все-таки еще и Евроазия. Это страна христианской традиции. Значит, куда ближе к системе цивилизации, нежели Япония. Почему же Россия на этом пути должна все растерять?!