Что за предприятие наш поход? Почему эмбрионы императорского пингвина так важны для науки? Зачем трём путешественникам в здравом уме понадобилось в разгар зимней ночи совершать вылазку на мыс, который прежде посещали только в светлое время года, да и то преодолевая очень большие трудности?

Я уже говорил во введении к этой книге[149], что в то время было известно миру об императорском пингвине, главным образом стараниями Уилсона. Именно потому, что императорский пингвин является, вероятно, самой примитивной птицей из существующих ныне на Земле, изучение его эмбриологии столь важно для науки. В эмбрионе сохраняются следы развития животного в прежние эпохи и в прежних его состояниях; в нём отражены все его прежние ипостаси. Эмбрион императорского пингвина может оказаться недостающим звеном в цепи развития от пресмыкающихся к происшедшим от них птицам.

К тому времени было найдено только одно гнездовье императорских пингвинов — на морском льду, в маленькой бухточке у края Барьера на мысе Крозир, ограждённом милями мощнейших ледяных гряд. В сентябре там обнаружили птенцов. Следовательно, вычислил Уилсон, период яйцекладки приходится на начало июля. И едва миновал день зимнего солнцестояния, знаменующий середину зимы, как мы отправились в экспедицию за птичьими яйцами, подобной которой никогда не было и не будет.

Потная одежда начала замерзать, и мы двинулись дальше. Нам видно лишь чёрное пятно слева: мыс Теркс-Хед. Вскоре оно исчезло, следовательно, мы миновали невидимый в темноте Ледниковый язык, сбегающий со скал. После этого мы расположились поесть.

Этот первый лагерь запомнился мне только потому, что тогда началось наше обучение работе по разбивке лагеря в условиях темноты. Если бы мы ещё столкнулись со страшным морозом, который ожидал нас впереди…

Ветер заставлял спешить: скинули упряжь, всё к саням, разложили подстилку, прижали её мешками, расправили внутреннюю палатку, натянули её на бамбуковые стойки — держи их, Черри! — сверху — наружную палатку, на её борта — снега побольше, и быстренько внутрь с печкой, спичками и свечой…

Так мы всегда ставили палатку; мы привыкли так её ставить за много дней и ночей, проведённых в санных походах по Барьеру весной, летом и осенью, когда солнце ещё стояло высоко на небе или лишь начинало опускаться; при надобности сбрасывали рукавицы — не страшно, руки потом отогреются, времени хватит; в те дни мы гордились, что чай закипал у нас через двадцать минут после того, как мы скидывали упряжь; а на того, кто работал в рукавицах, посматривали косо, считая, что он копается.