— Мы тоже не чувствуем будущего, — возразил я. — Мы ощущаем только настоящее.

— Да, но как вы это ощущаете! — воскликнула девушка. — Когда я говорю «я ощущаю» — это совсем не то. У меня это знание, а у вас — чувство, ощущение настоящего, жизни, которое дается вам без труда. Я тоже — мне доступно это ощущение в те самые моменты удара молнией. Тогда я как будто воспринимаю весь мир сразу, я вижу всё, а не только то, что мне подконтрольно, что я планирую или собираюсь увидеть. Мне трудно использовать так много времен...

Тут она замолчала. Некоторое время мы сидели молча, пока мимо не пробежал ребенок лет четырех. За ним шла его мама, шла и разговаривала по мобильному.

— Я знаю, что когда он вырастет, он может запомнить этот момент, а до этого не будет помнить ничего, — сказала она задумчиво. — У вас есть первый момент, когда вы себя помните?

— Да, конечно, — ответил я. — Я помню деревянные дома, двор, где я гулял, бабушку. Помню, как она показывает мне на птицу — но птицы почти не помню, только кусочек крыла. Птица взлетает, и мне тоже хочется полететь вместе с ней.

— Вот видите — вы помните себя с какого-то момента, а до этого словно пустота, — сказала София. — Так же и со мной — я ничего не знала до удара молнией. Чтобы узнать это, мне пришлось бы восстановить все мои вычисления, все движения и отменить их вплоть до того самого момента.

— Это возможно, — сказал я.

— Ну да, конечно возможно, я и не спорю. — сказала она. — Возможно, как для вас воскрешение мертвых. Примерно то же самое.

— И это возможно, — сказал я, вспомнив философа Николая Федорова и космистов. — Труднее всего будет тем, кто начнет воскрешение, но по мере движения в прошлое, то есть от только что умерших к умершим раньше, трудность будет уменьшаться, воскресение станет все более легким делом.

— Я знаю, я тоже читала Федорова, — кивнула она.

— А сейчас что ты чувствуешь? — спросил я. — Извини, на ты перешел.

Надо сказать, в Барселоне мы с Софией разговаривали на английском, а здесь, на Патриарших, сразу перешли на русский. Многому она за это время научилась! Было бы странно в месте, так прочно связанном с русской литературой, говорить на каком-то другом языке.

— Конечно, давай, — сказал она. — Сейчас я чувствую — я знаю то же самое, что и ты. Видишь ли, я научилась управлять ударами и соединять их в единое ощущение. Все, что бывает между, я ощущаю как пустоту, хотя я знаю, что в этой пустоте происходит основная вычислительная работа. Когда-то, в моем детстве, я очень сильно эту работу ощущала, особенно когда в меня вколачивали эмоции.