Необходимость каждый раз возражать Саше таким образом была неприятна Аблогину, но еще больше огорчался Саша, потому что, подобно многим сибирякам, он, как и вообще русские, начинал ликовать при словах «самый большой в мире», проявляя чувство национальной гордости по поводу грандиозности масштабов, которое, по-видимому, компенсирует глубокое унижение, испытываемое многими русскими из-за того, что в промышленном отношении Россия уступает Западу. Словно страдая острым, охватившим всю нацию, комплексом неполноценности, они цепляются за каждую возможность самоутверждения. В этом и состоит одна из причин преувеличения советских достижений столь многими официальными лицами при встречах с иностранцами. Аблогин с его профессиональной добросовестностью был в этом отношении скорее исключением, а Саша — наиболее типичным представителем советских патриотов. Для большинства русских «самый большой» означает «самый лучший». Мечта построить «самое большое» явилась стимулом, вдохновлявшим Сашу и его поколение, и Саше было больно думать, что его мечта поблекла. В его саркастическом пренебрежении к младшему поколению отражалась досада на то, что оно больше не стремится к тому, чтобы построить утопию, к тому, чтобы быть самыми великими и самыми первыми.

Не от Саши, разумеется, я узнал о том, что около половины из тех 54 тыс. строительных рабочих, которые в свое время работали в Братске, уехало на другие стройки или вернулось в европейскую часть России, оказавшись не в состоянии вынести условия жизни в Сибири. И не Саша рассказал мне о том, что такие советские экономисты, как Абель Аганбегян — директор института экономики в Новосибирске, — указали на Братск как на ярчайший пример беспорядочного «несбалансированного» развития, когда форсирование темпов строительства ГЭС привело к тому, что она начала давать энергию уже в 1961 г., в то время, как Братский алюминиевый завод — основной предполагаемый потребитель этой электроэнергии — был введен в эксплуатацию лишь в 1966 г., а окончательно достроен только несколько лет спустя.

Что касается повседневной жизни в Братске, то очень скоро мы поняли всю ее серость и уныние. В дни своей славы Братск был первоочередной стройкой страны, он получал специальное снабжение и продовольствием, и потребительскими товарами. Но теперь первоочередными были объекты, расположенные дальше на севере, — Усть-Илимская и другие стройки.

И сейчас, в марте, мы увидели, что полки продовольственных магазинов Братска были почти пустыми. Одна домохозяйка жаловалась на то, что в течение пяти самых тяжелых зимних месяцев свежих фруктов и овощей не найдешь в магазинах. Мы видели, что и мяса в них совсем мало, и люди рассказывали, что бывает оно редко. В детском магазине мне довелось стать свидетелем яростного сражения матерей за неожиданно поступившую в продажу партию трусиков для девочек. Одна женщина с образованием жаловалась на полное отсутствие культурной жизни в городе. «Я бы не могла вынести здешнюю жизнь, если бы не ездила каждое лето домой (в европейскую часть России)», — сетовала она. Но меня больше всего удручало голое оруэлловское однообразие рядов одинаковых серых блочных жилых домов во всех восьми микрорайонах Братска, официально называемых Братск-1, Братск-2, Братск-3 и т. д. Старый поселок Падун, где в свое время первых строителей поселили в деревянных домах, теперь заново выкрашенных, был единственным приятным жилым районом, сохранившим свой деревенский облик. Остальные жилые районы были построены на пространстве, так основательно расчищенном бульдозерами от леса, что от него остались лишь отдельные сосны. Мне говорили, что городскому начальству нагорело от Косыгина за мертвящее уныние архитектуры города и за полное отсутствие в нем зелени. Тем не менее, несмотря на эти, увиденные мной во многих местах, мрачные стороны развития Сибири, я был восхищен тем, что русские упорно продолжали возводить новые крупные жилые комплексы (в Братске 160 тыс. жителей) в этом суровом северном краю, бросая вызов стихиям и человеческой природе. Говоря о «темных сторонах» жизни Сибири, я имею в виду не заключенных (число которых оценивается здесь в один или два миллиона человек), работающих по приговору суда в сибирских исправительно-трудовых лагерях, а мучения обычных людей, платящих непомерно высокую цену за этот безалаберно организованный советской системой штурм Сибири. Некоторые советские специалисты предлагали строить в холодных северных районах лишь небольшие поселки, чтобы разрабатывать природные ресурсы края, доставляя сюда летом дополнительную рабочую силу для ведения строительных и других работ из более крупных постоянных поселений, расположенных южнее, в более благоприятных климатических условиях. Но до сих пор советские плановые органы смотрят на дело иначе.