Типичная вечерняя 30-минутная программа телевизионных новостей состоит из длинного повествования о сборе урожая «нашими замечательными колхозниками» из колхоза «Заря коммунизма» на Украине, сообщений о том, что передовики Магнитогорского металлургического комбината обязались выполнить годовой план на три недели раньше срока; интервью с каким-нибудь ливанским коммунистом, умудряющимся отвечать на один вопрос непрерывным пятиминутным монологом, почти ничем не отличающимся от последних сообщений «Правды» о положении на Ближнем Востоке. За этими главными темами следуют кадры о беспорядках в Ирландии, о демонстрациях перед американским посольством в Греции, спортивные новости и сводка погоды. Сопровождается все это избитыми, всегда имеющимися в запасе, кадрами кинохроники, показывающими сыплющееся в железнодорожные вагоны зерно, движущиеся ровными рядами по полям уборочные комбайны, металлургов, занятых разливкой стали или ведущих прокатку раскаленных брусков металла, наплывающих на телевизионную камеру. Изо дня в день темы и кадры не меняются, и создается впечатление, что они очень слабо связаны со временем, когда их показывают. И тем не менее, каким бы однообразным и скучным такой вид пропаганды ни показался людям Запада, на русских он, в конце концов, оказывает нужное влияние. Такая пропаганда играет на глубоко укоренившемся в русских чувстве национальной гордости и на поголовном отождествлении себя с «нашими» национальными достижениями. Возможно, кое-кто и посмеивается втихомолку над всем этим, но в общем такая форма преподнесения «новостей» компенсирует те явные недостатки, которые люди видят в своей жизни. Другая, совершенно явная цель — не возбуждать никаких страстей. Чем значительнее новость, тем короче сообщение о ней.

Когда в октябре 1972 г. под Москвой разбился советский авиалайнер со 176 пассажирами на борту, погибшими в этой катастрофе (по тому времени самая крупная катастрофа гражданского самолета в истории), ТАСС удостоил такое событие лишь двумя абзацами. А когда на парижской авиационной выставке 3 июня 1973 г. развалился в воздухе сверхзвуковой советский транспортный самолет ТУ-144, «Правда» поместила на последней странице всего 40 слов. Но вершиной советского подхода к опубликованию новостей в период моего пребывания в СССР явилось то, как советская печать отреагировала на кончину Хрущева, последовавшую 11 сентября 1971 года. На следующее утро газета «Нью-Йорк таймс» поместила некролог в 10 тыс. слов, а также обзор откликов на это событие коммунистической прессы всего мира, кроме московской. Как только я узнал о смерти Хрущева, я вышел на улицу специально, чтобы выяснить реакцию рядовых русских на это событие, но люди отнеслись к сообщаемой им новости недоверчиво, а ко мне просто подозрительно.