«Жаль, жаль, но он был уже старый и больной», — сказала какая-то женщина, стоявшая около овощного киоска, которой явно не терпелось поскорее избавиться от меня.

«Откуда вы знаете?» — недоверчиво спросил кассир в кино.

«Я в печати ничего подобного не видел», — отпарировал пожилой человек и, ускользая от меня, нырнул в телефонную будку.

И он был прав. Умер человек, правивший Россией более 10 лет, а советская пресса потеряла дар речи. 36 часов мы ждали хоть какого-нибудь сообщения о Хрущеве. Наконец, в нижнем правом углу первой страницы газет «Правда» и «Известия» появилось малюсенькое сообщение (другие газеты не поместили ничего), одна единственная фраза, сообщавшая о смерти «пенсионера Никиты Сергеевича Хрущева». Это сообщение было втиснуто между обстоятельной сводкой об урожае и портретом короля Афганистана, прибывшего с визитом в Москву.

Совершенно ясно, что главной причиной такого промедления было то, что кремлевским руководителям нужно было время, чтобы решить, в каком свете представить Хрущева и его деятельность. И даже спустя семь лет после его смещения они сочли эту тему слишком щекотливой. Такое промедление вообще типично для неторопливой советской журналистики. Когда бы я ни заходил в редакции «Правды» и «Известий», я не видел там ничего похожего на суматоху, которая царит в редакциях западных газет, на лихорадочную спешку, когда каждый старается опередить другого и первым поместить в печать свои сообщения. Ведущие журналисты работали в просторных, похожих скорее на залы заседаний правления американских фирм, кабинетах, обставленных по-спартански и украшенных вдохновляющими портретами Ленина, а темп работы хозяев этих кабинетов был очень нетороплив. Причина была ясна: новости, как понимаем их мы, не были их основным делом. Редакторы «Правды» рассказывали мне, что свежим новостям отводится меньше 20 % площади всей газеты — за исключением тех случаев, когда Брежнев или другие руководители разражаются пространной речью, которая просто дословно перепечатывается. Посещая редакцию «Правды» на исходе утра, я часто видел уже полностью готовую газету следующего дня лишь с кое-какими пустотами. Полосы были уже сверстаны; это означало, что материал был напечатан два или три дня назад и основательно прочесан густым гребнем. Ежедневно в 11 часов утра семнадцать членов редакционной коллегии собираются, чтобы подписать к печати завтрашний номер газеты и составить послезавтрашний. Такая предварительная работа дает возможность «Правде» и другим советским газетам достигать полиграфического совершенства, которому мог бы позавидовать любой западный издатель или читатель. Но если и проскакивает какая-нибудь опечатка, поправки не печатаются, потому что «Правда» не признает ошибок (хотя другие газеты изредка делают это).