Русские прилагают невероятные усилия для того, чтобы извлечь из научных изданий, поступающих с Запада, каждую крупицу полезных сведений. Для этого специально организован Всесоюзный институт научнотехнической информации. И хотя такой подход к западной научной информации является более систематичным, чем западные методы изучения советской науки, принцип централизации и здесь отличается медлительностью и громоздкостью. Советские ученые объясняли мне, что в периоды экспериментальных открытий современная наука может развиваться с гигантской скоростью. И теоретики наперебой начинают объяснять любое новое явление. В таком соревновании, жаловались советские специалисты, они оказываются в менее выгодном положении из-за запаздывания информации и других трудностей. Один способный ученый, занимающийся математической физикой, говоря об открытии новых частиц пси-мезонов американскими учеными на Стенфордском линейном ускорителе и в национальных лабораториях в Брукхавене приводил этот факт как иллюстрацию недостатков советской науки. По его словам, американцы проделали лучшую экспериментальную работу, позволившую им прийти к этому выдающемуся открытию. Благодаря быстрому распространению научной информации на Западе, результаты этого открытия в течение двух дней были подтверждены западногерманскими и итальянскими учеными. И хотя американцы оповестили также о своем открытии советские экспериментальные ядерные центры в Дубне, Новосибирске и Серпухове, подтверждение русских пришло почти через 6 месяцев. Мой собеседник объяснял такую задержку, главным образом, недостатками советского оборудования, менее точного, чем американское или другое западное оборудование; ускорители атомных частиц в Дубне и Новосибирске, например, не создавали такой же интенсивности пучка частиц, как американские, из-за менее совершенной электронной и магнитной технологии. Кроме того, из-за ограничений в распространении информации и кастовой разобщенности ученых, как он говорил, советские физики-теоретики находились в неведении и не могли конкурировать со своими западными соперниками в объяснении этого нового явления. «Правда» поместила четыре абзаца об этом американском открытии, а физики-теоретики такого престижного учреждения, как Московский институт физики им. Лебедева, узнали все нужные им технические данные лишь совершенно случайно: один молодой советский физик, оказавшийся в это время в Швейцарии, где он работал по программе научного обмена, сообщил об открытии в письме своему руководителю Льву Окуню, физику-теоретику Института им. Лебедева. «Не случись так, — говорил мой приятель, — потребовались бы месяцы, прежде чем сообщение попало бы в печать и просочилось через советские бюрократические фильтры к ученым, которые были в нем заинтересованы». Профессор Окунь был настолько потрясен, что на немедленно созванном в Москве закрытом совещании ведущих ученых по поводу американского открытия настаивал на реформах, которые «ускорили бы обмен информацией с Западом и разрешили бы трудности с экспериментальным оборудованием. В противном случае, — продолжал он, — нам грозит полное отставание».