Она его возрождает.

И получается, что порой стоит верить во что-то, что кажется абсолютно несбыточным. Потому что, может, это зажжет где-то что-то еще. Может быть, в этом тоже есть смысл?

Так и есть. Потому что все равно мы живем, пока в нас существует некая утопия. Это держит нас на плаву.

Вспомним про Петра Наумовича Фоменко[108]. Он внедрил в сознание мировой театральной действительности мысль о том, что есть идеальный театр, он существует. И теперь, когда мы сталкиваемся с какими-то происшествиями в театре, мы понимаем, что это не главное. Что есть все равно идеальный театр, где царит дух товарищества, коллегиальности, разума, достоинства, хулиганства, озорства, жизни. Это есть все. А не дрязги и соперничество.

Это ощущение внутреннее, эта утопия, которую он внедрил в наше сознание, для меня – спасательный круг. Это все равно что театр у Буратино за нарисованным очагом. Он есть, и мы к нему все стремимся. Пока ты живешь с этим ощущением, тебе и жить легче. И всем вокруг тебя – тоже.

РЕЖИССЕР, СЦЕНАРИСТ

СТАНИСЛАВ ГОВОРУХИН (1936–2018):

ОН НАДЕЯЛСЯ КАЖДЫЙ ДЕНЬ

Д. З. Книга, которую вы считаете если не главной книгой в истории человечества, то, по крайней мере, одной из главных для формирования человека, – «Робинзон Крузо». Вы эту книгу экранизировали и сами любили в детстве. Как вам кажется, то, что случилось с Робинзоном Крузо, это действительно на 100 % неудача или «наказание», как это воспринимает он сам? Или же можно сказать, что в какой-то степени Робинзону даже повезло, что в его жизни случился опыт, который помог ему в конечном счете найти себя?

С. Г. Ну все-таки мало кто хотел бы получить такой прекрасный опыт. Во-первых, я думаю, Робинзона Крузо спасала надежда. Если бы ему сразу сказали, что он здесь на 28 лет, я думаю, он не вынес бы. Но он надеялся каждый день на спасение, на то, что появится корабль. Это, конечно, облегчало его жизнь. А потом он даже увлекся этой жизнью.