Военным контрразведчикам порой сложно было различить, кто сдался, то есть добровольно перешел на сторону врага, пусть даже в критической обстановке, а кто попал в плен либо будучи в безнадежном состоянии – без оружия, без снарядов и патронов, раненым или контуженным, либо по трагическому стечению других обстоятельств: будучи окруженным и безоружным перед вооруженным врагом. Вообще тут невозможно судить человека за то, что он сдался сам. Ведь психологически его уже подвели к тому, что он должен сдаться, и доказать, сам ли ты это сделал, или тебя подбросило волной от разорвавшейся рядом гранаты и контузило, невозможно, да и не нужно. Ему кричат, чтобы он сдался, обещают хорошую жизнь. И, насмотревшись на смерть товарищей, у него уже произошел психологический надлом, и надо покончить с собой, чтобы не попасть в плен, а в голову приходит мысль: жить, любой ценой жить[695]. Давайте спросим сегодняшнего читателя: как бы каждый из нас повел себя в этой чрезвычайной ситуации? Ведь можно прожить долгую жизнь, так и не узнав, кто ты – подлец или герой. И все потому, что «жизнь не складывалась, не посылала испытаний, которые загнали бы тебя в ситуацию, из которой только два выхода – сделать Добро или Зло»[696].

Особое беспокойство у ОО НКВД вызывали случаи массового бегства с поля боя и групповые переходы военнослужащих на сторону противника. Официальная советская историческая наука долго игнорировала очевидный и бесспорный факт беспримерного массового дезертирства, массовой сдачи в плен и перехода на сторону врага, искала и находила все новые и новые «причины поражения Красной армии». Но действительность такова, что в начале войны отдельные группы бойцов отрывались от своих подразделений, сами снимались с позиции и отправлялись в тыл. По сообщениям ОО Ленинградского, Северо-Западного, Западного, Карельского, Юго-Западного и Южного фронтов, в частях Красной армии имели место случаи групповых переходов военнослужащих на сторону противника и даже братание с немецкими военнослужащими на Волховском фронте. Массовое дезертирство было характерно в национальных частях Прибалтики. По неполным данным, на 4 декабря на всех фронтах было совершено 102 групповых перехода с общим количеством 1944 военнослужащих. По данным ОО НКВД Южного фронта, только в сентябре 1941 г. изменили Родине – сдалось в плен противнику 1470 человек[697].

Член ВКП (б) Н. Богданов направил письмо на имя И.В. Сталина, в котором указал, что «был на передовой позиции с августа 1941 г. не просто как военнослужащий, но и как писатель, как психолог, как научный работник, изучающий происходящее. Я видел массу примеров героизма, но я видел то, что целыми взводами, ротами переходили на сторону немцев, сдавались в плен с вооружением безо всяких «внешних» на то причин. Раз не было внешних, значит, были внутренние…»[698]. В своих воспоминаниях командир разведгруппы 56-го танкового корпуса вермахта Г.Н. Чавчавадзе отмечал: «В ночь на 22 июня танки перешли границу и двинулись по дорогам Литвы в направлении Двинска. Сижу, высунув голову в люк, и вижу – вдоль нашей колоссальнейшей колонны, проходящей прямо по дороге без единого выстрела на Восток, навстречу идут в строю с оружием красноармейцы. Проходят. Я не удержался и кричу: «Здорово, ребята!» Первая реакция на мои слова: «Где в плен сдаваться?». Это шла колонна советских военнопленных. Сами шли без немецкой охраны. Причем с оружием…»[699].