Бывший в годы войны секретарем Кемского райкома партии М.К. Шумилов рассказал о том, что вражеский агент, имевший партийный билет и другие документы, пытался устроиться на работу в депо станции Кемь, чтобы с помощью рации передавать своему командованию сведения о движении поездов. Благодаря бдительности Шумилова и нач. РО НКВД В.А. Сонина диверсанта разоблачили и обезвредили[874].

Многие немецкие агенты после их заброски в тыл действующей армии предпочли подрывной работе добровольную явку в советские органы госбезопасности. В частности, из агентов, окончивших Варшавскую школу немецкой разведки, добровольно сдались 99 человек, из 33 разведчиков, обучавшихся в Брайтенфуртской школе, явились с повинной 26 человек[875]. Даже в начале 1942 г., когда наша страна находилась в тяжелейшем положении, примерно каждый третий из задержанных органами НКВД в глубоком тылу агентов противника сам являлся в органы госбезопасности с повинной[876]. Так, 23 февраля 1942 г. на ст. Веженка, расположенной в 7 км от г. Белева, под командованием лейтенанта РККА Карнауха прибыла группа бывших военнопленных в составе 10 человек. Коменданту станции Карнаух сообщил о том, что он является командиром диверсионной группы, переброшенной на территорию расположения советских частей для совершения диверсий. Из задержанных в марте-апреле 1942 г. 76 агентов абвера 23 человека добровольно явились в органы НКВД с повинной[877]. Но следует иметь в виду, что значительная часть разоблаченной немецкой агентуры «по своему социальному происхождению и политическим взглядам» неопасной для советской власти «по возвращению на нашу территорию не являлась в советские органы с саморазоблачением из-за боязни ответственности», из страха высшей меры наказания. Их вербовка немцами была закреплена выдачей коммунистов, советских активистов и партизан, отбором антисоветских деклараций, фотографированием в обществе германских офицеров и т. п. Многие из таких агентов, попав на советскую территорию, проходили этап легализации: используя сфабрикованные немцами документы, устраивались на работу, обзаводились семьями, однако никаких мер по выполнению заданий германской разведки не предпринимали и бесследно для своих хозяев растворялись среди населения[878].

В дальнейшая судьба того или иного лица во многом зависела от решения сотрудника ОО НКВД. Ведь абвер, создавая косвенные или прямые «улики» против беззащитного пленного, рассчитывал завязать на его шее тугой узел зависимости от новоявленных покровителей. По нацистским представлениям, это должно было гарантировать, что после перехода линии фронта этот человек не осмелится пойти с повинной к Советской власти. И чекисты встречались не с одним таким явившимся с повинной. Справедливости ради надо отметить, что далеко не во всех случаях удавалось принять правильное решение. Одним не хватало профессионализма, чтобы развязать завязанный нацистами узел, другие – под тяжестью тогдашней военной ситуации предпочитали известный им обвинительный уклон. Но в ОО НКВД было немало и таких сотрудников, которые брали на себя смелость поставить и обосновать правильный диагноз. Тогда соединение решимости недавнего военнопленного, избравшего агентурную заброску как единственный шанс возвратиться на родину, и чекиста, способного отличить друга от недруга, приводило к провалу очередной вражеской операции[879].