Девочка подошла к Сатурну [.....] и протянула ему оранжевый зонтик.
Меньшевики не едят креветок.
Это сумасшедший поэт <—> сказал <пробел> его выгнали из с<умас>шедшего дома.
Он бродит и нигде не может найти издателя.
Я его знаю — сказал один из молодых людей. Он сум<асшедший>. Я встречал его у <пробел> и маркизу NN.
(45)
Кто в Выборге не знает мадам Шредер? Лилия пресвитерианской церкви, гроза недобросовестных прачек и член христианского союза по охране голубей.
За падших девушек мадам Шредер — в огонь и в воду. Хлебом ее не корми, подавай ей падших девушек. А где их в Выборге взять? Финки ужас как добродетельны. Но уж она их выбелит, накрахмалит, сыграет им на фисгармонии и почитает из Библии. Но мадам Шредер не лилия, а пунцовый евангельский пион с каменным подбородком. Это — Лютер в юбке, это гренадер Евангелья, это — капитанша благодати.
Лесопилка на форштадте разгрызает сосну на пахучие доски, отсеивая древесное крошево, как мягкий яичный порошок.
— Эй, <1 нрзб>, где здесь живет мадам Шредер?
Мальчуганы и девчонки с такими льняными волосами, будто им приделаны парики для представления крестьянской оперы, разбегаются, увидев мадам Шредер, ибо у нее привычка гладить каждого ребенка по голове и расспрашивать, давно ли он был в кирке, не больна ли его бабушка и доволен ли им господин учитель. Мадам Шредер никогда не расстается с большим кожаным ридикюлем, вроде саквояжа акушерки. Там звенят заготовленные для милосердия медяшки, шведско-французский словарик, дамская записная книжечка, испещренная еврейскими фамилиями.
О, странная музыка ложно-еврейских фамилий! В каком саду сорвал свое благоуханное прозвище — Розенблюм, в какой небывалой Мексике, где Гауризанкары сияют золотом пломб, подобрал свою массивную кличку — Гольдберг, на каком самоцветном берегу, среди топазов и раковин выбрал драгоценное имя Финкельштейн?
(46)
Молодая ворона напыжилась: милости просим к нам на похороны. — Так не приглашают, — чирикнул воробышек в парке Мон-Репо. Тогда вмешались сухопарые вороны с голубыми от старости, жесткими перьями: Карл и Амалия Бломквист извещают родных и знакомых о кончине любезной их дочери Эльзы.
— Вот это другое дело, — чирикнул воробушек в парке Мон-Репо.