Итальянский глагол усиливается к концу и только в окончании живет. Окончание глагола является показателем лица, поэтому употребление личного местоимения при глаголе-сказуемом в итальянском языке является избыточным, и оно обычно (если не несет специального смыслового ударения) опускается, ср. в эпиграфе: gridai — [я] выкрикнул.

Когда понадобилось начертать окружность времени... Дант вводит детскую заумь... — отсылка к Purg. XI, 103–108:

‘Что станется с твоим голосом (voce), прежде чем пройдет тысячелетье, когда бы ты ни умер: покинув ли ветхое тело (т. е. успевшее состариться. — Л. Г.), или еще не отвыкнув от ‘pappo’ и ‘dindi’? А ведь перед вечным <твое> тысячелетье это самое короткое расстояние (spazio), как одно движение ресниц перед окружностью, что катит самую медленную из небесных сфер’. В переводе Лозинского:

Ит. pappo (‘хлеб’ и еда вообще) и dindi (‘монетки’) — словечки детской речи, подобные рус. «ням-ням» (ср. итал. pappa ‘жидкая однородная пища’) и звукоподражательному «динь-динь». В сущности, тот же самый прием только что использовал и сам М.: когда ему понадобилось сказать о возрасте итальянской поэзии дантовского периода, он взял одно слово из поэтического языка того времени — disio (у новых поэтов оно уже не встречается). «Мгновенье ока» в переводе Лозинского — это устойчивое словосочетание, соответствующее итал. battere le ciglia ‘хлопать ресницами’. Эта же метафора быстротечности (так же расподобляемая, не похожая на общеязыковой фразеологизм, используемый Лозинским) появляется в переводах М. из Петрарки (1933–1935): «...вся прелесть мира / Ресничного недолговечней взмаха»; «Срок счастья был короче, / Чем взмах ресницы», в версиях черновиков к ним. Коммент. к «детской зауми» в контексте темы зауми у М. см. также: 46, с. 67; 44, с. 80–95; 127, с. 281–300; 101, с. 216–227.

Самый дадаистический из романских языков. Dada — звукоподражательное слово из французской детской речи, соответствующее рус. «но-но» (как обозначение «лошадки»), в переносном значении то же, что «любимый конек»; оно же в качестве прилагательного стало определением французской школы современного искусства (l’école dada, или dadaïsme), возникшей ок. 1916 г. и неоднократно сопоставлявшейся с русской заумной поэзией. «Дадаистический» применительно к характеристике итальянского языка вообще, и дантовского в частности, можно понимать также в двух смыслах — как самый передовой («авангардный») из средневековых литературных языков и самый детский из всех романских языков. Если учесть, что детская речь как особая лингвистическая система отличается определенным набором признаков (обилием звукоподражательных слов, фонетическими повторами, свободным использованием словообразовательных моделей и словотворчеством вообще), то следует признать, что мандельштамовское определение является довольно точной характеристикой типологических особенностей итальянского языка. Лингвисты приходят к такому же выводу, сопоставляя его с французским. Ср. обобщенную характеристику итальянского языка: «Изобилие деривационных процессов, особенно для выражения уменьшительных, увеличительных, уничижительных и прочих подобных оттенков, является одной из наиболее характерных черт итальянского словаря... Итальянский язык значительно шире, чем французский, использует и ономатопею... свободному и непосредственному характеру итальянского языка противостоит рационализм и сдержанность, свойственные французскому языку» (132, с. 26). См. специально: 123, с. 302–313.