Геннадий Обатнин (Хельсинки) посвятил свой доклад теме «Несколько случаев чужого слова у Вячеслава Иванова»[293]. Из разобранных «случаев» особый интерес представляет стихотворение «Taedium phaenomeni» («Кто познал тоску земных явлений…»), для которого ближайшим контекстом является пассаж о «блаженных гипербореях» из «Естественной истории» Плиния Старшего, а контекстом менее бесспорным, но в каком-то смысле гораздо более любопытным — стихотворение немецкого поэта А. фон Платена «Тристан». Сходство между немецким и русским стихотворениями — прежде всего ритмическое; на него обратил внимание М. О. Гершензон, который не только сам перевел «Тристана» на русский, но и, говоря современным языком, заговорил о семантическом ореоле метра. Не чудо ли, писал он, что Вячеслав Иванов прибегнул при изображении той же темы к тому же ритму? При этом Гершензон утверждал, что, как ему доподлинно известно, Иванов Платена не читал и его обращение к тому же ритму следует отнести к сфере совпадений (всякое содержание ищет себе соответствующий ритм). Впрочем, совпадения, по-видимому, в данном случае не было: Обатнин процитировал письмо Иванова из Берлина (1897), где поэт сообщает жене, что приобрел сборник стихов Платена и восхищается сладострастием его ритмов. Историей с «Тристаном» тема «Иванов и Платен» не исчерпывается. Иванова заинтересовали в стихах немецкого поэта также образцы «танцевальной лирики», где «ритм усилен танцем».

Аркадий Блюмбаум (Санкт-Петербург) назвал свой доклад «Аполлон и лягушка: из комментариев к „Петербургу“ Андрея Белого»[294]. Речь шла о главном герое романа Николае Аполлоновиче Аблеухове, который постоянно характеризуется с помощью контрастной пары определений: он красив и одновременно уродлив, лицо его уподобляется античной маске, но в то же самое время говорится о появляющемся на нем «неприятном лягушачьем выражении». Блюмбаума заинтересовало происхождение этого образа лягушонка; традиционно его возводят к рассказу Эдгара По, а также сближают со статьями Белого «Химеры», «Сфинкс» и с путевыми заметками о Египте, где описаны выползающие на сушу рептилии и гадины. Рептилии, сказал Блюмбаум, в самом деле мелькают в статьях Андрея Белого, причем зоологическая образность легко переходит в философско-религиозную; вместе с этими «гадинами» в тексте присутствует тематика эволюции и инволюции, регрессии человека к рептилиям. Один из важных источников этой тематики, на котором докладчик и остановился подробно, — это физиогномика Лафатера и его предшественников, в чьих теориях основополагающую роль играло понятие лицевого угла; угол этот эволюционировал от самой низкой «линии анимальности» (представленной не кем иным, как лягушкой) до самой благородной ее линии, которая так и именовалась профилем Аполлона. Теории эти в XIX веке были хорошо известны не одним лишь знатокам физиогномики; они активно использовались карикатуристами, в частности, знаменитый рисовальщик Гранвиль в 1844 году изобразил «Аполлона, спускающегося на стадию лягушки», то есть обыграл схему Лафатера, обратив ее вспять. Эти восходящие к лафатеровской физиогномике лягушки могут, по мнению докладчика, считаться источником комментируемого мотива в романе «Петербург» (хотя источником, возможно, не прямым, поскольку Белый вообще был равнодушен к раритетным изданиям и сведений о его знакомстве с сочинениями Лафатера нет).