Мандельштамовскую тему продолжила Лада Панова (Москва), выступившая с докладом «Уворованная Соломинка: к литературным прототипам любовной лирики Осипа Мандельштама»[291]. Предметом доклада стало, как нетрудно догадаться, стихотворение Мандельштама «Соломинка» (1916), посвященное Саломее Андрониковой. Докладчица проанализировала сходство этого стихотворения с несколькими текстами как русской, так и мировой литературы. Начала она со сборника «Стихотворения» (1916) Сергея Рафаловича — любовника героини стихотворения и, следовательно, соперника Мандельштама; в разных стихах из этого сборника, и прежде всего в том, которое называется «Саломея», Панова обнаружила важные для мандельштамовской «Соломинки» мотивы: любовное ложе как смертное, любовное объяснение как убаюкивание (одно из стихотворений Рафаловича называется «Колыбельная песня»), образ «спящей царевны» (своего рода «негатив» неспящей Саломеи) и прочее. Если стихи Рафаловича Панова назвала «нижним ярусом подтекстов», то «аранжировку», «оркестровку» своей «Соломинки» Мандельштам, по ее мнению, взял из стихотворения Блока «Шаги командора»; наконец, «блаженные слова», которым научился лирический герой «Соломинки» (Ленор, Лигейя, Серафита), показывают, по мнению докладчицы, что Мандельштам в этом стихотворении возвращается к традиции символизма, но не русского, а европейского.

Третий доклад, посвященный Мандельштаму, — «Что такое „щучий суд“? О стихотворении О. Э. Мандельштама „1 января 1924 года“»[292] — прочел Сергей Стратановский (Санкт-Петербург). В самом начале докладчик подчеркнул, что к классическому разбору этого стихотворения, выполненному Омри Роненом, трудно что-то добавить, однако некоторые детали все-таки возможно прояснить — хотя бы гипотетически. Впрочем, основное внимание Стратановский уделил общей оценке общественно-политической позиции Мандельштама, выразившейся в анализируемом стихотворении; вывод докладчика заключался в том, что Мандельштаму хотелось «социализма с человеческим лицом» и в 1924 году еще позволительно было питать надежду на осуществление этой мечты, поскольку было не до конца ясно, по какому пути пойдет страна; именно следы этих надежд Стратановский отыскивает в разных деталях стихотворения. Что же касается вопроса, заданного в названии доклада, то ответ на него оказался крайне неожиданным: по мнению Стратановского, в выражении «щучий суд» следует видеть не реминисценции из литературы и фольклора (как считалось раньше), а «перелицовку» выражения «Стучкин суд», встречавшегося в советской прессе и обыгрывавшего фамилию П. И. Стучки, первого советского наркома юстиции.