Судя по некоторым явным параллелям, это было не единственное, что Вивьен узнала от Мендеса. В его романе женщинам вроде Вивьен предлагалось приобщиться к некой лесбийской субъективности, там были пламенные речи, восславлявшие дерзкое люциферианское лесбийство, — и это сочетание она со временем воспроизведет. Кроме того, трудно найти другие примеры того жесткого лесбийского мужененавистничества, которое исповедовала Вивьен, до «Мефистофелы», и потому логично предположить, что здесь на нее повлиял именно этот текст. А то, что она излагала подобные идеи в обрамлении сатанической символики, лишь делает это предположение еще более правдоподобным. Подсказкой в том же направлении служит и изображение Сатаны как женской силы. Еще один элемент, вероятно, «унаследованный» от Мендеса, можно обнаружить в стихотворении «Моему близкому демону» (из посмертно вышедшего сборника «Корабельный ветер», 1909), где поэтесса обращается к своему «близкому демону» с такими словами: «О Демон, по ночам терзающий меня! // …В душе моей царишь, прекрасен и суров!»[1698] Как тут не вспомнить о демонессе, которая жила внутри Софор в романе Мендеса? Конечно, здесь может еще скрываться (пожалуй, дополнительно) и аллюзия на античную литературу, где часто описывались такие — более или менее благожелательные — «даймоны» (как древние греки называли духов, общавшихся с человеком, хотя природа и назначение этих духов в разное время толковались по-разному). Затем мечтательно-грустная лирическая героиня просит своего демона унести ее прочь от жестокой людской толпы:

В этих словах так и слышатся отзвуки элитистских рассуждений сатанистки Софор.

Пока что практически никто последовательно не анализировал влияние Мендеса на Вивьен. С нашей точки зрения, оно было гораздо глубже, чем предполагалось раньше. В действительности это чрезвычайно интересный пример того, как женщина переосмыслила темы и мотивы, взятые из написанного мужчиной и более или менее женоненавистнического текста, приспособив их под собственные задачи (и, конечно же, то же самое можно сказать и о перелицовке у нее мотивов, заимствованных у Бодлера и Суинберна). Вивьен также демонстрирует, как двусмысленное сочинение с несколько непоследовательной моралью предоставляет радикально настроенным читателям возможность видоизменять содержащуюся там символическую систему на свой вкус. Когда романтики избрали отправной точкой для переосмысления образ Сатаны из «Потерянного рая», а не из какого-либо другого произведения, где фигурировал этот персонаж, это не было совсем уж случайностью. Так и здесь — вряд ли совсем уж случайно на Вивьен столь глубоко повлияли именно образы и мотивы из «Мефистофелы». В романе Мендеса, как и в эпической поэме Мильтона, неоднозначности имелось ровно столько, чтобы он мог послужить верной отправной точкой для сотворения контрмифа. История лесбийства знает и другие похожие случаи: например, одна ранняя (основанная в 1955 году) американская лесбийская общественно-политическая организация, «Дочери Билитис», взяла себе такое название, вдохновившись «Песнями Билитис» Пьера Луиса, потому что в этих стихах — хоть они и писались, скорее всего, в первую очередь для развлечения и возбуждения читателей-мужчин, — явно просматривалась определенная симпатия к женщинам, которые любят женщин[1700].