Это подводит нас к вопросу об их темпераменте. Многие из тех, с кем мы встречались в предыдущих главах, были радикальными индивидуалистами. Связь между сатаническим дискурсом и индивидуализмом возникла еще в ту пору, когда романтики восхищались речью мильтоновского Сатаны о том, что дух — сам себе пространство. Таким индивидуализмом часто щеголяли перед остальным миром — например, поражая воображение обывателей вычурностью повседневных нарядов или затейливыми маскарадными костюмами, — как это делали Бернар, Казати, Вивьен и Уорнер. А вот кружок американских суфражисток, работавший над «Женской Библией», не разделял этого духа непримиримого индивидуализма. И их инфернальный феминизм, конечно же, не был столь же недвусмысленным, как, скажем, у Вивьен. Однако всех этих деятельниц, которых мы сейчас приводим в пример, объединяла общая черта темперамента: страсть к эпатажу и к задорной полемике или смелым поступкам. Если бы не это, они бы вообще никогда не прибегли в своей деятельности к тактике инфернального феминизма. Ведь объявить героем Сатану значило открыто вызвать огонь на себя.

В политическом отношении инфернальные феминистки, конечно же, всегда были «прогрессивными» в том или ином смысле и противились исходившим от большинства христианских церквей предписаниям, касавшимся вопроса о том, что позволительно женщинам, а что нет. Помимо этого, они обычно придерживались взглядов, приближавшихся к крайним границам политического спектра. Некоторые — как Шелли и Мишле — сочувствовали революционным идеям и мечтали сбросить с народной шеи ярмо угнетателей. Но большинство, по-видимому, составляли главным образом воинствующие индивидуалисты, которых мало заботила участь «народа». Образцовые представительницы такого мировоззрения — Вивьен, Маклейн и Казати. В некоторых случаях мы мало что знаем о политической ориентации этих людей (например, так обстоит дело с Адой Лэнгуорти Колльер), однако весьма вероятно, что и они придерживались сходных позиций. В одном можно не сомневаться: всех без исключения создателей сатанических феминистских контрмифов объединяла убежденность в том, что официальное христианство — главное препятствие на пути к индивидуальному или коллективному освобождению женщин. Именно поэтому они и выбирали своим символическим союзником Сатану.

Последней удивительной чертой, объединявшей некоторых видных выразительниц этого дискурса, было их лесбийство. Вивьен, Маклейн и Уорнер — все три были преимущественно гомосексуальны (правда, последняя осознала свою ориентацию уже после того, как написала рассмотренную здесь книгу). Из-за этого они, безусловно, ощущали себя чужими в обществе, и сила этого ощущения наверняка значительно превосходила то чувство невостребованности, которое испытывали «обычные» женщины-интеллектуалки в мире, где верховодили мужчины. Возможно, давление, которое общество оказывало в ту эпоху на гомосексуалов, называя их «инвертами», отчасти определяло их выбор: трудно было бы найти более универсальный пример инверсии, чем сатанизм.