Второе, значительное для русской литературы произведение ─ повесть «Зима 53 года», написанная в 1965 году. За 10 лет до написания повести, в 1955 г., Горенштейн стал обладателем диплома горного инженера и получил распределение на шахту в Кривой Рог. Герой повести Ким, как и автор, ─ личность с неподходящей анкетой, у него также репрессированы родители. Обвинённый в космополитизме, Ким отчислен из университета. Сын «врага народа» работает на шахте под постоянной угрозой ареста и в конце повести погибает.

Безысходное положение, в котором находился Ким, ничуть не лучше положения Ивана Денисовича из повести Солженицына[4]. Более того, в то время как у Ивана Денисовича остаётся хотя бы надежда выжить и освободиться, «свободный» Ким знает, что надежды нет ─ «освобождаться» можно либо в лагеря, прямиком к Ивану Денисовичу, либо в смерть, что, собственно, и произошло, когда исчезла последняя опора жизни ─ любовь к ней. Горенштейн в «Зиме 53-го года» полемизировал с повестью Солженицына. Дескать, зачем далеко ходить? Вы пишете об экстремальных условиях в сталинском подневолье, а я докажу, что на воле бывало не лучше. «Новый мир» отказался эту повесть опубликовать, хотя литературный редактор журнала Анна Берзер была в восторге от неё.

Для меня в творческой биографии Горенштейна история с «Зимой 53-го года» ─ это «второй поворот винта», произведение было искусственно (насильно) спрятано от читателя, запомнившего Горенштейна после «Дома с башенкой». Примечательно, что после неудачи с  повестью Горенштейн свою художественную прозу никому не показывал. Таким образом, все книги Горенштейна на десятилетия были спрятаны от читателя, того самого читателя, который, согласно меткому выражению Набокова, спасает писателя от «гибельной власти императоров, диктаторов, священников, пуритан, обывателей, политических моралистов, полицейских, почтовых служащих и резонеров». Горенштейн, когда в очередной раз жаловался нам на невезение, вспоминал именно «Зиму 53 года». Для самоуспокоения, он сочинил некую теорию писательского «неуспеха», находил даже положительные стороны в разрыве с Москвой и говорил: «Если бы суета в «Новом мире» из-за шахтерского романа завершилась в мою пользу, я стал бы благополучным, успешным, хорошо оплачиваемым писателем и вряд ли написал бы романы «Место» и «Псалом». Так что судьба поступила со мной жестоко, но верно».

Но когда мы появились на пороге квартиры писателя, мы не знали ничего о трагической судьбе мастера. Нам открыл дверь человек роста выше среднего в тельняшке, коротко остриженный с седоватыми усами. Позднее я узнала, что он был по-детски влюблен в романтику морских путешествий, во всевозможные морские атрибуты и символы.