Поле обыскали, перекопали, не нашли ни следа от тела Лины. Тогда бочару пришлось признаваться дальше. Не закапывал он труп на поле, а разрубил его топором в сарае, пока семьи не было в доме. Сначала Линдёрфер утверждал, что сжег расчлененное тело по частям в печи в своей мастерской. Лаутенбах обследовал тот угол сарая, где бочар, по его словам, расчленил тело сестры, и действительно нашел следы крови. За печью Лаутенбах обнаружил мелкие осколки костей, они, перемолотые в муку и исследованные по методу Оухтерлони, оказались человеческими. Однако Лаутенбах счел, что бочар никак не мог сжечь тело в печи. Тогда Линдёрфер выдал последнюю правду. Нет, не сжег. Сварил в большом котле, в котором обычно кипятил воду, чтобы чистить винные бочки своих соседей. Кости отделил от плоти и сжег. То, что осталось от трупа, рассовал по бумажным мешкам и развез по лесам вокруг Райхельсхофена. «Это нелегко, нервы надо иметь крепкие, – заявил бочар, – нужно быть очень хладнокровным… И на что только не способен человек, чего только не вытворяет, просто диву даешься». И добавил: «А потом я пошел спать, как обычно». «Бульон», оставшийся в котле, Линдёрфер вылил частично в канал, а что-то выплеснул в кусты в своем саду. Жир так до сих пор и липнет к листьям, полиция ничего этого не заметила. В конце концов, с прахом, оставшимся после сожжения костей, Линдёрфер отправился на кладбище и закопал его в могилу матери. «Чувство у меня такое было, что надо так сделать», – объяснил он. Позднее Линдёрфер пришел в комнату Лины и забрал ее документы, паспорт, иначе сразу бы поняли, что она не уезжала из дома. При случае забрал и наличные деньги. И с того дня постоянно драил мыльной водой и щеткой чердак, лестницу, сарай и мастерскую. Воду с остатками крови вылил в канал, чтобы в водосливе не оставалось следов. Стены в сарае и в мастерской он много раз мыл и скоблил, а окровавленные опилки смешал с удобрениями. Лестницу и стену в коридоре заново покрасили. Больше он не видел никаких следов крови. Линдёрфер был твердо уверен, что никто никогда не сможет уличить его. Он вымыл и вычистил даже там, где не было никакой крови, но куда она могла бы случайно попасть. Причитал, убеждая: «Ничего они там не найдут, вот что, бояться мне нечего, пусть обыскивают и пол вскрывают. Я подумал: они сами себе не доверяют. Поверил, что полиция что-то знает, только когда увидел модель чердака. Я там снова убирался. Никаких следов крови я там не заметил, но все равно потер щеткой».

Признания затянулись до начала июля. В середине лета Лаутенбах вместе с полицейскими нашел в окрестных лесах места`, где Линдёрфер закопал останки своей сестры. Лаутенбах обнаружил множество осколков человеческих костей, что подтверждало признания обвиняемого. Лаутенбах нашел также обгорелые фрагменты костей, закопанные неглубоко в могиле матери Линдёрфера. Орудие убийства – утюг – так и не обнаружили. Но это уже ничего не изменило в картине преступления, и Линдёрфер закончил свое признание словами: «Теперь я со спокойной совестью могу поужинать».