У нас был перерыв, и мы обсуждали Саназ. На следующей неделе та должна была вернуться из Турции. Митра – единственная, с кем Саназ общалась, – держала нас в курсе: жених Саназ вел себя очень мило, она была влюблена, они обручились. Вместе поехали на побережье; Саназ привезет много фотографий. Ее тетя не считает его хорошей парой. Говорит, мол, мальчик он славный, но лучше пусть остается просто приятелем; ему нужно, чтобы ему штанишки подтягивали (тут у Митры на щеках заиграли ямочки). Саназ, впрочем, это не смущает.

– Юность не порок, – встревает Ясси. – Мои тетя и дядя тоже поженились очень молодыми; у них к тому же и денег не было. Если подумать, трое моих дядь женились совсем мальчишками. Все, кроме младшего, тот так и не женился – вступил в политическую партию, – добавила она, словно это объясняло, почему он остался холостым.

В последнее время Ясси часто рассказывала о своих дядюшках: старший приехал в Иран в трехнедельный отпуск. Это был ее любимый дядя. Он слушал ее стихи, разглядывал картины ее сестры Мины и комментировал рассказы их застенчивой матери. Он был терпелив, внимателен и поддерживал их в творчестве; если надо, мог и покритиковать, отметить небольшие недостатки и слабые места. Ясси была счастлива, когда он приезжал, когда от него приходили письма, что случалось редко, или когда он звонил из Штатов и звал к телефону именно ее. Только ему позволялось влиять на нее, и только его наставлениям она не противилась. А он пытался на нее влиять: сначала поощрял продолжать занятия музыкой; потом сказал – почему бы тебе не поступить в Тегеранский университет? Теперь он советовал ей ехать учиться в Америку. Он рассказывал ей о жизни в Америке, о событиях, которые казались ему будничными, а в ее глазах все это казалось волшебным. Она регулярно сверяла его рассказы с моими, а я всегда добавляла что-то от себя. Мы с ее дядей стали кем-то вроде сообщников и сбивали юную Ясси с пути истинного. Я волновалась: что если мы подталкиваем ее к жизни, которая ей не подходит? Я замечала, что из-за нашего поощрения Ясси, ласковая и преданная девочка, очень привязанная к своей любящей семье, терзалась противоречиями и по несколько дней ходила подавленная. Она смеялась над собой и признавалась, что постоянно чувствует… Нерешительность, подсказывала я? Нет, нет, как же это назвать… Вдруг ее лицо вспыхивало: досаду! Нет, Ясси, едва ли это досада, говорила я. Да, пожалуй; я чувствую свою нерешительность, неполноценность и, возможно, из-за этого испытываю досаду на себя.

Кажется, тогда все мои девочки хотели уехать из Ирана – все, кроме Махшид, которая была очень увлечена работой. Она хотела, чтобы ее повысили, и жаждала стабильности, но в повышении ей отказывали из-за прежних политических пристрастий и принадлежности к религиозной оппозиции. Митра подала на канадскую визу, хотя они с Хамидом еще не окончательно решились. Его мать была против, и в Канаде их ждала неизвестность, а жизнь в Иране, несмотря на свои недостатки, была им хорошо знакома. Хамид работал на хорошем месте; они были обеспечены. «Его мать постоянно повторяет, что здесь мы „кто-то“, а там…»