К добру иль к худу, homo sapiens – вид ищущий, потребляющий и уничтожающий. Сейчас мы вступили в эпоху антропоцена: люди разрушают планету. Возможно, для Земли было бы лучше, если бы мы прекратили исследования, чтобы человеческий мусор, отравляющий сейчас вершину Эвереста и морские глубины, не распространился на все части света. ‹…› Я считаю, что чем больше мы узнаём о нашем мире, чем больше мы его видим, чем глубже с ним взаимодействуем, понимаем его природу, тем больше вероятность того, что мы станем хорошими хранителями и в корне изменим свое эгоистичное деструктивное поведение[1114].

В одиночных свершениях героическое уступило место тривиальному или преднамеренно извращенному. Они уже больше не являют собой последнюю апелляцию к имперскому прошлому. Технологии постепенно лишили «Золотой глобус» большей части его первоначального очарования – именно поэтому в честь пятидесятилетия гонки были организованы ретросоревнования, участники которых были ограничены однокорпусными судами и средствами связи, использовавшимися Ноксом-Джонстоном и другими яхтсменами в 1968–1969 годах. Из восемнадцати участников завершили гонку лишь пятеро, а выиграл ее «французский моряк-легенда» Жан-Люк Ван Ден Хеде, которому потребовалось на это почти в три раза больше времени по сравнению с текущим рекордом[1115]. Приходится выдумывать и еще более странные задачи, лишь бы привлечь внимание спонсоров. Так, в 2018 году Джон Фарнуорт из Ланкашира отправился в базовый лагерь Эвереста, чеканя на протяжении всего пути футбольным мячом. Позже он, также набивая мяч, в одиночку прошел 60 миль по пустыне Сахара. Джон Кетчелл из Хэмпшира совершил в 2019-м первое одиночное кругосветное путешествие на гирокоптере, а француз Жан-Жак Савен в том же году стал единственным человеком, переплывшим Атлантику в бочке без весел и парусов.

Роль физического одиночества как реакции на модерн усложнил долгосрочный рост собственнического индивидуализма. С одной стороны, улучшения в потреблении и коммуникации во многом способствовали демократизации опыта одиночного поведения. С другой же стороны, они сохранили роль одиночества как критического ответа на материализм эпохи. Вновь обрел актуальность отказ от чрезмерных трат и «перегретого» социального обмена. Однако институциональные средства организации и поддержки такого уединения во многом утратили влияние.

Возвращение закрытых орденов в Британии середины XIX века и возрождение интереса к монашескому уединению после Второй мировой войны вызвали как очарование, так и отторжение – отчасти из-за зданий, в которых они размещались, и религиозных иерархий, которые их контролировали. Распространялись мифы о монастырях, обитатели и обитательницы которых за закрытыми для посторонних дверями давали обеты послушания начальству. Самый известный отшельник после 1945 года, Томас Мёртон, все больше сопротивлялся как аббату в своей траппистской общине, так и вообще католической системе цензуры. Тысячелетняя притягательность пустынных отшельников была в конце концов подорвана неумолимым распространением систем коммуникации, которое свело на нет долгие усилия по утаиванию сексуальных злоупотреблений, процветавших в неконтролируемых учреждениях. Вместе с тем интернет помог сделать христианские традиции открытыми для информации об альтернативных духовных практиках. Возникшая культура «ретритов» и медитаций одновременно и отражала отсутствие властей в цифровой вселенной, и поддерживалась этим отсутствием. Любой человек мог прямо на экране своего телефона или компьютера изучать заинтересовавший его способ духовного самоанализа и находить способы создания собственного набора практик или же участия в практиках других людей. Информация была одновременно эклектична и ориентирована на нужды интересующегося, свободного в выборе того, устанавливать ли ему связи с более широкими структурами власти и неравенства или нет.