За день до смерти Андропова советские газеты сообщили о предстоящем визите Алиева в Сирию, которая была главным форпостом СССР на Ближнем Востоке.

После смерти Андропова ближневосточные дела были переданы в ведомство госбезопасности. И не только ближневосточные: Алиев вдобавок занялся Латинской Америкой (особенно пристально Кубой, Никарагуа и Сальвадором), а шеф КГБ Виктор Чсбриков — странами Варшавского Пакта. Министерство иностранных дел превратилось в представительный орган, в афишу, расклеенную по западным столицам — от Ватикана до Вашингтона. Лично Громыко это должно было устраивать — он никогда не был большим любителем ни “мокрых дел“, ни имперских окраин, ни стран “третьего мира". А на старости лет — тем более: и он, и его жена Лидия Дмитриевна предпочитали мир западной цивилизации и во время своих поездок по Европе и Америке по-старчески жадно наслаждались жизнью — устраиваемыми в их честь приемами и обедами, а Лидия Дмитриевна так еще и пробежками по магазинам и салонам мод. А что бы они делали в Дамаске, Бухаресте или Гаване?

Вряд ли Громыко жалел, что лишился Ближнего Востока, Латинской Америки и Восточной Европы, а через три месяца после воцарения Горбачева — и самого министерства иностранных дел, зато получил взамен высший, хоть и церемониальный пост президента, который позволял ему теперь разъезжать по миру с еще большей помпой — как главе государства.

Тогда же произошло завершение кагэбизации иностранной политики Кремля. Новым министром иностранных дел был назначен не профессиональный дипломат, как Громыко, а профессиональный полицейский, протеже Андропова, генерал Эдуард Шеварднадзе, который до того, как стать партийным боссом Грузии, 7 лет проработал ее министром внутренних дел. Одновременно он был введен в Политбюро, увеличив в нем количество “чекистов" до трех (вместе с Чебриковым и Алиевым). Это значит, что не только министерство иностранных дел, но и все другие правящие органы, включая Политбюро, структурно перестраиваются, приобретая все более полицейский оттенок.

Мы взяли эпиграфом к этой главе слова Троцкого о том, что правительства меняются, а полиция остается. Лучшей иллюстрацией к этому тезису является судьба французского министра полиции Жозефа Фуше, который последовательно служил Революции, Директории, Наполеону и Людовику XVIII. Тем более афоризм Троцкого применим к политической, тайной полиции, которая в периоды политических кризисов выполняет функции автопилота, но и во все другие времена, даже когда вынуждена временно отступить, сохраняет свой особый статус. Владимир Набоков, к примеру, полагал, что “русскую историю можно рассматривать с двух точек зрения: во-первых, как своеобразную эволюцию полиции — странно безличной и как бы даже отвлеченной силы, иногда работающей в пустоте, иногда беспомощной, а иногда превосходящей правительство в зверствах…" (Что касается второй точки зрения, то она к нашему разговору отношения не имеет).