Владимир СОЛОВЬЕВ и Елена КЛЕПИКОВА ИЗ СЛЕДУЮЩЕЙ КНИГИ «БОРИС ЕЛЬЦИН И ДЕМОКРАТИЯ В РОССИИ»

Владимир СОЛОВЬЕВ и Елена КЛЕПИКОВА

ИЗ СЛЕДУЮЩЕЙ КНИГИ

«БОРИС ЕЛЬЦИН И ДЕМОКРАТИЯ В РОССИИ»

Выходит в январе 1992 года в нью-йоркском издательстве

«Патнэм».

Готовятся также издания в Японии, Франции, Англии, Бразилии, Аргентине, Италии, Израиле, Дании, Германии и на острове Тайвань.

ЛЕТОМ 1977 года мы уезжали навсегда из одной страны, а весной 1990 приехали в совершенно другую — так радикально и неузнаваемо она изменилась. Формальным поводом была международная набоковская конференция, проходившая в здании Московской консерватории имени Чайковского, недалеко от Кремля, на улице Герцена, которая вся была перерыта — прокладывали новые подземные трубы. Когда мы приехали год спустя, мы застали ее в еще худшем состоянии, но москвичи больше этому не огорчались, считая, что танки по ней не пройдут — по столице носились слухи о неминуемом военно-полицейском перевороте. Правда, слухи эти были, как говорится, с бородой — к ним успели привыкнуть, а потому, когда переворот, наконец, произошел 19 августа 1991 года, он застал всех врасплох.

Наши коллеги-литературоведы со всех концов мира прилежно слушали доклады друг друга, а мы не выдержали и после того, как один из нас сделал свой доклад, сбежали с набоковской конференции, и уличная, митинговая стихия захватила нас с головой. Сентиментальное наше путешествие в родные пенаты превратилось неожиданно в политическое, хотя и не лишенное соответствующих сантиментов, которые не описываем, дабы избежать общих мест и тавтологии.

Мы уехали из забитой, запуганной и политически неразвитой страны, где даже наша скромная и безобидная затея с независимым информационным агентством могла закончиться, продержись мы чуть дольше, не на Западе, а на Востоке — не изгнанием из страны, а тюрьмой или ссылкой, а то и чем похуже. Шантаж КГБ, анонимные угрозы по телефону, постоянная слежка — вплоть до покушения: на Елену Клепикову был скинут с крыши цементный блок, и упади он на полметра ближе, ее нынешний соавтор проклинал бы тот час, когда ему пришла в голову затея с агентством и он втравил в нее свою жену.

Самым тяжелым для нас, однако, была реакция друзей на нашу противозаконную по тем временам деятельность. Два самых близких нам человека — один известный прозаик, другой известный поэт, оба люди глубоко порядочные, либеральных взглядов и в горбачевскую эпоху ставшие политическими активистами, — оба нас, не сговариваясь, осудили. Не предали нас и не заклеймили официально, но прямо сказали нам, что мы подводим всех, с кем знакомы, политически их компрометируем. Не шантаж властей и не анонимные угрозы, а одиночество среди московских друзей было главной причиной кратковременности нашего пресс-агентства и аварийного выезда из страны. Говорим это вовсе не в укор людям, которых продолжаем любить и с которыми поддерживаем дружеские отношения, — скорее с пониманием: мы в самом деле морально перед ними ответственны за нашу — рискованную не только для нас — диссидентскую деятельность.