На онтологическую фиктивность рукописи Д-503 указывают также различные несообразности, возникающие в его сообщениях о том, как он ведет дневник. Например, трудно понять, как и когда Д-503 сумел записать события, о которых идет речь в тридцать девятой записи, особенно ее роковой конец. Также неясно, какой именно текст читает Д-503 в начале сороковой записи, когда утверждает, что перед ним образец нового стиля, без всякого бреда, нелепых метафор и чувств [293]. Часто он симулирует незнакомство с материалом, который только что записал, и, конечно же, многие страницы рукописи больше похожи на роман, чем на настоящий дневник, так как изобилуют развернутыми драматическими сценами со множеством диалогов, а также описательными деталями. Кроме того, временной план, образуемый глагольными временами в речи рассказчика, часто сбивает с толку. Из многочисленных примеров приведем два. Д-503 описывает события Дня Единогласия в прошедшем времени, но прерывает повествование мыслями в настоящем времени: «Сейчас начинается… Что?» [233]. Конечно, это смешение можно объяснить общей непоследовательностью дневника, но использование Д-503 подобной внутренней речи, безусловно, добавляет роману напряжения. То же самое относится к эпизоду, в котором Д-503 предваряет рассказ о планах Мефи захватить «Интеграл» вопросом: «Какими глазами я смотрел бы на это могучее стеклянное чудовище, если бы все оставалось, как вчера? Если бы я знал, что завтра в 12 – я предам его… да, предам…» [260].

Наконец, иногда в описании своего мира Д-503 использует образы, связанные с письмом, как если бы это был всего лишь «чертеж на листе бумаги» [263]. Он упоминает «страницы своего мозга», а провалы в памяти уподобляет пустым белым страницам в голове, возможно намекая на пробелы в рукописи [181, 282, 283]. Он перелистывает лица в толпе, «как страницы» [233]. При этом Д-503 ведет неустанную полемику с «древними» способами письма. Так, он высмеивает обычай авторов прошлого писать о чем им вздумается [182]. Однако здесь Д-503 забывает о своем «сейсмографе»: ведь именно такова его писательская техника создания дневника [153].

5. Роман как сознание

5. Роман как сознание

Как уже говорилось в начале этой главы, достаточно взяться за перо, как это действие приводит к спонтанным подрывным последствиям. Они совершенно неизбежны, когда сознание начинает взаимодействовать с письменными принадлежностями, они влияют на деятельность мозга и даже берут на себя некоторые функции сознания. Так развитие письменности сделало возможным экстрасоматическое хранение воспоминаний и избавило разум от необходимости запоминать информацию самостоятельно. Исчезновение устной традиции доказывает, что системы письма частично заменили эту функцию сознания. Примечательно, что Д-503 трижды обращается к своим записям, чтобы подтвердить, что событие, подсказываемое ему памятью, действительно имело место; историю, общую память человечества, он называет «великой книгой цивилизации» [146, 226, 247]. Неудивительно, что рукопись Д-503 порой сохраняет прошлое лучше, чем его память. В 18-й записи Ю говорит, что 1-330 играет с Д-503 комедию, а в конце той же записи Д-503 пытается припомнить, «кто мне сегодня говорил о комедии» [249]. Чтобы не впадать в деконструктивизм, утверждая, что нет ничего, кроме текста, скажем, что Д-503 действительно помнит события внешние по отношению к его дневнику и предшествующие ему. При этом письмо стимулирует его память. Начав вести дневник, Д-503 вспоминает свои школьные годы – текст помогает ему не просто переосмыслить свое прошлое, но, по сути, восстановить это прошлое, а вместе с ним биографию и личность. Как отмечает Морсон, эта новообретенная автобиография и приводит Д-503 в конфликт с режимом: ведь Единое Государство отвергает как историю, так и индивидуальность [Morson 1981: 132–133].