У Шекспира трагическая борьба Гамлета не была напрасной. В конце драмы мрак, окутывающий действующих лиц, рассеивается, долгая ночь сменяется утром мира. Приход Фортинбраса и речь Горацио над телом погибшего героя утверждают победу светлого нравственного начала. Для Гамлета начинается новая жизнь в памяти человечества. И серебряные трубы Фортинбраса прославляли его подвиг в веках.

М. Чехов снял весь этот финал, характерный для очищающего искусства Шекспира и по своей тональности напоминающий музыкальные финалы трагических произведений Чайковского.

В трактовке Михаила Чехова вместе со смертью Гамлета в мире угасал последний источник света. Человечество окончательно погружалось во тьму. Это был Гамлет, целиком принадлежавший старому миру и уходивший вместе с ним в небытие.

Своего рода антиподом этого печального, обреченного Гамлета была та шутовская, размалеванная маска, которую через несколько лет надел на шекспировского героя Вахтанговский театр в постановке Н. Акимова. В этом спектакле на зрителя смотрело не мужественное строгое лицо Гамлета, но ухмыляющаяся физиономия всемирного пошляка и мещанина.

Эти два спектакля оборвали традицию русского Гамлета на московской сцене почти на целые четверть века. Она восстанавливается только сейчас, притом восстанавливается в своем полноценном виде. В талантливой постановке Н. Охлопкова состоялось возвращение русского Гамлета после многолетнего его отсутствия на московской сцене…

Погасли люстры и плафоны в зрительном зале. В оркестре раздались первые звуки симфонической поэмы Чайковского «Гамлет». Медленно, с глухим шумом распахнулись огромные, словно литые из бронзы ворота, отделяющие сцену от зрительного зала. И за этими «воротами времени» открылся перед зрителем мир Шекспира, мрачный трагический мир давно ушедшей эпохи, тот мир, в который не переставали всматриваться с напряженным вниманием многие человеческие поколения, как будто ожидая найти в нем разгадку своих собственных тревог и сомнений.

Действие шекспировской трагедии началось. И через несколько явлений из глубины сцены вышел к публике Гамлет.

Первое впечатление от него было скорее неблагоприятное для исполнителя этой роли Е. Самойлова. В его Гамлете бросалась в глаза какая-то чрезмерная простоватость, идущая, казалось, от бедности замысла и неяркости художественных средств. Декоративно-постановочная «рамка» спектакля представлялась более значительной и даже более содержательной, чем образ самого героя, именем которого названа шекспировская трагедия. Можно было думать по этому первому впечатлению, что самойловский Гамлет в лучшем случае окажется корректной иллюстративной фигурой в сложной режиссерской композиции спектакля.