В последующие два года, в процессе работы над романом «Отцы и дети», Тургенев многое пересмотрит в своих отношениях к поколению Базаровых. Писатель снимет многие свои обвинения по его адресу. Но к Гамлету он уже не вернется. Шекспировский герой на русской почве останется развенчанным таким авторитетом, как создатель Рудина и Базарова. В тургеневском варианте он войдет в литературный обиход и обозначит своим именем («гамлетизм») целое общественное явление, не имеющее никакого касательства к шекспировскому герою и к его действительной роли в духовной жизни русского общества.

Искаженный образ русского Гамлета, превращенного Тургеневым в бездеятельного и бесплодного себялюбца, вечно сомневающегося в себе и во всем окружающем, — это подобие «лишнего человека» — станет каноническим. Он перейдет на страницы учебников литературы и толстых книг. Западноевропейские исследователи будут ссылаться на него, как на специфически русское решение гамлетовской темы, как это сделает Брандес в своей книге о Шекспире.

На самом же деле русский Гамлет, каким его знала сцена и несколько поколений зрителей, имел очень мало общего с полемическим портретом, который был написан Тургеневым. А по многим своим признакам он даже составлял его прямую противоположность. Особенно ярко это видно на примере с Мочаловым — родоначальником всех русских Гамлетов, игра которого в шекспировской трагедии подробно описана таким достоверным свидетелем, как Белинский.

В мочаловском Гамлете не было ничего от бездеятельного скептического героя. Он был весь — движение, весь — действие. Со страниц статьи Белинского его образ возникает как огненный вихрь, все сметающий на своем пути.

У мочаловского Гамлета, как у всех людей, бывают моменты душевной слабости, горьких раздумий о жизни. Но даже в самые тяжелые для себя минуты он не выходит из боя, не выпускает оружия из рук, не прекращает наносить удары своим противникам. Он разит их словом, как острием шпаги, загоняет их в ловушки, устраивает им очные ставки, идет за ними по пятам, не переводя дыхания, разгадывая их планы, заставляя их до конца обнажить свои черные души.

Этот Гамлет живет с удесятеренной силой. Если он негодует на самого себя, если он упрекает себя в том, что еще не отомстил за совершенное злодейство, — то он делает это не потому, что медлит, но потому, что спешит. Ему кажется, что каждый день, каждый час, каждая минута уносят от него возможность мщения. Скорей! — торопит его внутренний голос. Еще немного — и будет поздно, враг найдет лазейку, ускользнет от твоей карающей руки, обманет твою проницательность, нанесет тебе последний смертельный удар!