Расследование беспрецедентного в истории СССР уголовного дела было завершено за четыре с небольшим месяца. Материалы, собранные нами, составили более ста сорока томов.

То время осталось в моей памяти как один из самых сложных, а стало быть, и самых интересных и счастливых периодов жизни. Бывало, стрелки часов к полуночи — а во многих окнах прокуратуры горит свет. Люди работали с душой, подъемом, особенно не задумываясь о личном благополучии. Главное — сделать дело. Мы были дружной командой, которая жила одним дыханием, единым ощущением гордости за то, что нам выпала честь вписать в историю Российской прокуратуры новую страницу.

Темп жизни был сумасшедший. Помимо расследования августовских событий мы занимались массой других, не менее срочных и важных дел. Обострялась обстановка в Чечне, разразился кровавый межнациональный конфликт в Пригородном районе Ингушетии. В прокуратуре видели институт, способный восстановить законность и порядок в этих регионах. Я побывал и в Чечне, и в Ингушетии с целью оценить обстановку, поддержать сотрудников прокуратуры, которые несли там службу, рискуя жизнью.

Для расследования событий в Пригородном районе мы направили в Ингушетию и Осетию специальную следственную бригаду, большая часть которой прошла школу дела ГКЧП. Сотрудники прокуратуры жили в палатках, а выезжали на следственные действия на бэтээрах. В Москве, в моем кабинете, всегда наготове лежали бронежилет, каска, в сейфе — пистолет. Вот такое тревожное, немирное было время…

В тот период мы еще как-то умудрялись довольно активно, если не сказать энергично, закладывать фундамент новой Российской прокуратуры. Решалась масса вопросов: собственность Союзной прокуратуры переводилась на баланс Российской, определялись штаты как центрального аппарата, так и региональных структур, разрабатывались принципы взаимоотношений с властями в центре и на местах и т. д. и т. п.

Вспоминаю, как ходил к Ельцину, чтобы выбить для сотрудников прокуратуры так называемый «продовольственный паек» — определенную корзину продуктов. Эта льгота на милицию распространялась, а на прокуратуру — нет. Цены на продукты тогда выросли многократно, инфляция была жуткая — и ежемесячный паек мог стать важной добавкой к зарплате. Ельцин принял меня, бегло просмотрел проект указа, подготовленного мной, и в мгновение ока, без всяких возражений, поставил подпись. Обычно указы подписываются на гербовой бумаге, а тут был обыкновенный листок — черновик. Когда я вышел в приемную и показал его руководителю Секретариата В. Ильюшину, тот за голову схватился: «Как же так? У нас существует целый регламент подписания указов. Вам надо было пройти целый ряд согласований. А вы сразу — напрямую! С каким-то клочком бумажки! Разве так можно? Речь-то идет о финансах! Причем существенных. Как же теперь быть?» Я сказал: «Если вы возражаете, скажите Ельцину, что он ошибся, не то подписал». Конечно, Ильюшин к президенту не пошел, — и семьи сотрудников прокуратуры вскоре получили материальную прибавку.