Внезапно досель молчавший Седми, гулко хмыкнул, все время толкования он неподвижно сидел, очевидно, желая раствориться в серо-дымчатом кресле, поверхность которого еще в самом начале от волнения Бога принялась свершать коловращательное движение пара. Однако сейчас зримо шевельнувшись и, в упор глянув на Першего, насмешливо сказал, воочью желая прекратить тот бесконечный наплыв поспрашаний:

— Что не ответ, так новый вопрос. И поверьте мне, поток вопросов не уменьшится, потому Вежды и пришлось часть из них перенаправлять на тебя Отец, наверно, все же надо было на Родителя, как советовал я.

— Если вы не хотите отвечать, я не буду спрашивать, — обидчиво откликнулся Яроборка и натужно дернулся, определенно, желая покинуть ноги Першего.

Старший Димург спешно придержал его за плечо, понеже понимал, волнение, обида не самое лучшее состояние для плоти перед обрядом, однако с тем не смог не улыбнуться словам сына.

— Нет, наш драгоценный, — не менее торопливо вставил Седми, узрев досаду юноши. — Мы не желаем тебя огорчать. Но просто мне, кажется, о Богинях мы с Вежды уже тебе сказывали.

— Невразумительно, — недовольно дыхнул Яробор Живко, и единожды воззрился на Зиждителя.

Дотоль полусомкнутые очи Седми широко раскрылись и его насыщенно мышастые очи уставились на мальчика, очень нежно пытаясь его прощупать, и одновременно демонстрируя, что-то Отцам.

— Что ты делаешь? — вопросил юноша, не отводя не менее настойчивого взгляда от лица Бога. — Ты словно колупаешься во мне. Не делай так, мне неприятно, я ведь просил.

И впрямь, ни Седми, ни Вежды за три дня, что мальчик был обок них, ни разу не смогли его прощупать… Прощупать так, чтобы он того не заметил. Это событие встревожило их обоих. И находясь в дольней комнате они, поведали о том, пришедшим в нее Отцам. На правах старших Вежды, Седми и Велет легко могли прощупывать младших членов своих печищ (и не только своих) обладая в том особой мягкостью так, что данного вмешательства братья не примечали.

— Возможно, это просто Крушец слишком напряжен, мы такое уже наблюдали в первой жизни, — предположил Небо.

Он на тот момент, стоял подле выря, на котором лежал Седми и нежно голубил его пшеничные волосы на голове, изредка наклоняясь и целуя любимого сына в очи и виски. На этот раз Седми был значимо терпелив и не отказывался от ласки Отца… что, коли говорить честно, происходило, потому как недалече стоял задумчиво на них поглядывающий Перший. Седми просто не желал своей строптивостью расстраивать Першего… Расстраивать, поелику дотоль на вопросы старшего Димурга по поводу чревоточины и пропажи Отекной, Вежды толком никак не отозвался, сказав нечто невразумительное вроде «было так надобно».